В маршрутах и походах. Приключения геолога. 1959-1960. Владимир Булдыгеров

В.В.Булдыгеров  

"Ведь я же геолог, ребята! Не надо мне жизни иной!"

Ю.В. Белугин

 

1959 год

   В 1959 году мы заканчивали учёбу в университете и встал вопрос о трудоустройстве. В то время мы были обязаны отправиться на работу, «куда Родина пошлёт». Неприбытие на место распределение было уголовно наказуемым. Мы с моим другом Юрой Шиверским на пятом курсе обзавелись жёнами, которые должны были осенью рожать. Но они ещё год должны были учиться, поэтому нам никак нельзя было уезжать из Иркутска.

   На наше счастье, Конкудерская партия Иркутской геологосъёмочной экспедиции под руководством Льва Владимировича Ревякина, где я проходил первую производственную практику, в 1957 году, как я уже писал, не выполнила задание по съёмке. Осталась значительная площадь незаснятая, но заактированная. В 1958 году это повторилось. В результате на последний год остался почти двойной план и Ревякину требовался повышенный штат геологов. Ещё зимой Лев Владимирович договорился со мной, так как я знал дорогу на площадь работ партии, что я после окончания университета договорюсь ещё с одним выпускником, и мы прибудем к нему в партию. Об этом он договорился с начальником экспедиции Арнольдом Ивановичем Сердом, который был в курсе негласного бедственного положения с планом работ партии.

   Отслужив месяц в Забайкалье, мы сдали экзамены. Защитили дипломы. В начале июля, получив направление на работу в Иркутское геологоуправление, мы пришли в отдел кадров.

   - У нас есть договорённость с начальником Конкудерской партии о том, что мы должны прибыть к нему в поле на работу, - заявили мы.

   - Ничего не знаю. Вот Вам на выбор Бодайбинская, Нижнеудинская или Ольхонская экспедиции. - Категорически заявил начальник отдела кадров. Его главная задача была заполнить вакансии в периферийных экспедициях. В то время у геологов, как и у многих, была большая проблема с квартирами в Иркутске и потому в местные подразделения стремились принимать только иркутян.

   Мы загрустили вместе с жёнами. Отправились в Геологосъёмочную экспедицию. Арнольд Иванович был в отъезде и его замещал главный геолог экспедиции Виктор Давыдович Мац. Он не был в курсе договорённости Ревякина с Сердом, поэтому сказал нам, что ничего не может сделать. Мы загрустили ещё больше.

   На другой день мы узнали, что вернулся Арнольд Иванович и направились к нему. Вошли, представились.

   - Вы почему ещё здесь? - грозно спросил Арнольд Иванович, - вот вам записка, идите в бухгалтерию, получите деньги. В коридоре вас ждут два студента, и чтобы завтра же вас в Иркутске не было.

   - Но нам сказали в отделе кадров, чтобы мы ехали в другую экспедицию. Как нам быть с этим указанием? - робко спросили мы.

   - Это не Ваша забота.

   Оказывается, Ревякин слал, одну за другой радиограммы: «Где молодые специалисты? План снова «горит»!» Окрылённые, мы побежали, чтобы обрадовать жён. Быстро собрались и на другой день были в Бодайбо. Конкудерская партия имела связь через Бодайбинскую экспедицию. Как мы договорились с Львом Владимировичем, мы пришли в эту экспедицию и попросили послать радиограмму, что мы выходим к устью Икибзяка. По своей неопытности мы не дождались ответа, а мало ли что может происходить в это время в партии. Лев Владимирович послал нам ответ: «Задержитесь с выходом из Бодайбо до особого указания, находимся далеко от базы. Пока не можем вас встретить». Этого-то ответа мы и не получили...

   Мы закупили продукты на 5 дней и отправились в поход. Карты у нас не было (они были тогда секретными), но дорогу (тропу) я знал и мы за три дня по правому борту долины р.Мамакан дошли до устья Икибзяка, который впадал в Мамакан слева. Расположились напротив устья Икибзяка и стали ждать. За нами должны были придти с другой стороны от Мамакана. Прошло два дня, на той стороне никто не показывается. Продукты съели. Снасти для рыбной ловли у нас не было. Сделали из тряпки что-то типа бредня. В заводи поймали насколько гальянов и сварили «уху» с диким луком. Всё питание за день. Встал вопрос, что делать. База партии располагалась на р.Малой Конкудере за водоразделом с Икибзяком. Расположение базы я знал ориентировочно. Мне зимой Лев Владимирович показал её местоположение на карте. Решили, вопреки всем правилам техники безопасности, делать плот, переплавляться и идти на базу партии своим ходом.

   Я знал, как делают плоты без гвоздей и скоб. Напилили сухих брёвен длиной 3 метра, связали их ивовыми прутьями, вырубили шесты, попробовали в заводи, хорошо держит двух человек с рюкзаками. Приняли такой план: сначала переправляемся мы с Юрой, затем челноком переплавляем студентов. Не учли только, что течение в Мамакане быстрое, а вода высокая. Только выплыли на стремнину, нас быстро понесло вниз, а волны стали заливать рюкзаки. Что делать?

   - Гребём к тому берегу!

   Снесло нас почти на километр. Мы поняли, что с переправой студентов у нас ничего не получится. Студентам покричали, чтобы ждали нас и отправились вверх по тропе по Икибзяку. Я знал дорогу до среднего течения р.Икибзяк. Далее долина сильно расширялась, Икибзяк распадался на несколько ручьёв. В этом месте стоял добротный дом-зимовьё, но он был пуст и ничего съестного мы в нём не нашли. От зимовья в разные стороны шли тропинки. Куда идти? Где перевал в Малую Конкудеру? Переночевали у костра, утром пошли наугад. Выбранная нами тропинка скоро кончилась. Давай подниматься на водораздел, чтобы оттуда оглядеться и выбрать путь. Есть особо не хотелось, но навалилась вялость - еле ноги переставляем. Третий день идём без еды.

   Поднялись на водораздел. Я  узнал долину Бугорихты - притока Мамакана, где ходил в маршруты два года назад. Пошли по водоразделу в сторону Малой Конкудеры. Когда увидали, что ручьи стали течь в сторону от Мамакана, начали спускаться. Спустились в долину Малой Конкудеры, а она широкая, заросшая лесом. Подошли к реке, а там уйма троп. Сели отдохнуть, а подняться уже нет сил. Где база, выше по течению или ниже? Решили разделиться: один идёт вниз по течению, другой вверх. Кто выйдет на базу, попросит пострелять, чтобы другой услышал.

   - Давай покричим, вдруг кто откликнется - предложил я.

   Начали кричать и слышим, что близко кто-то откликается! Мы вскочили, откуда только силы взялись, и бегом на голос. Оказалось, что мы вышли в 50 метрах от базы. На наше счастье, за полчаса до этого первая связка оленей во главе с завхозом вышла на базу, а до этого она была пустая. Нас накормили, напоили. Через час пришли остальные. Отчитали нас за все нарушения техники безопасности. Мы могли бы легко погибнуть, и никто бы нас не нашёл.

Эвенкийская девочка на олене

   За полмесяца до этого, когда партия уходила в дальний угол площади, поставили бражку. По приходу натопили баню, помылись и решили отметить бражкой окончание этапа работ. Эвенки - каюра расположились на другом берегу реки. Эвенков было пятеро: пожилые муж с женой, молодой парень и женщина с шестилетней девочкой. У девочки был свой олень. Мама при переездах сажала её в специальную корзинку, прикреплённую к седлу, и привязывала. Так девочка ехала целый день, то пела песни, то плакала, когда её ударяла ветка. Мама на её плач не обращала внимания. Но когда олень с девочкой споткнулся, упал и начал биться, она моментально подскочила, выхватила нож, разрезала ремни и освободила девочку.

   Эвенков тоже пригласили на «сабантуй». Пожилой эвенк, которого звали Пёторка, был глуховат и не расслышал приглашения. Все пришли, а он остался починять оленью упряжь. Когда бражка уже подходила к концу и в бочонке осталась одна бурда, молодой эвенк зачем-то отправился на свой табор. Пёторка вдруг учуял запах бражки, бросил всё и бегом через речку кинулся к нам. Так как бражки уже почти не осталось, он сходу кинулся к бочонку и начал хлебать прямо из него. Когда он оторвался от бочонка, вид у него был весьма экзотический: борода и волосы на голове измазаны бурдой.  

   На другой день рано утром Лев Владимирович, каюр и я, прихватив резиновую лодку, выехали на оленях за студентами. Езда на оленях, как оказалось, требовала особой сноровки, так как кожа у оленя подвижная, и седло постоянно ёрзает по его спине. К концу пути я сбил весь зад и предпочёл идти пешком. Когда проходили мимо дома, Лев Владимирович сказал, что это постройка семьи Федоровских, которые здесь зимуют. Вечером у костра он рассказал нам об этой семье.

Эвенки и стадо оленей 300 голов на р.Конкудера

   В 1946 году три брата Фёдоровских с женами и сестра с русским мужем украли в колхозе 15 оленей и ушли в тайгу. Там они стали охотиться и разводить оленей. Пушнину тайком сдавали через знакомых охотников в Бодайбо. Через 5 лет кончился срок давности по их преступлению, и они уже легально стали выезжать в жилые места. В 1959 году у них уже было стадо оленей в 150 голов. Они построили несколько зимовий в долинах рек Мамакан и Конкудера, кочевали с оленями между ними, а зимой охотились на пушных зверей. Практически они были хозяевами территории, сопоставимой по площади со средним европейским государством. Появились у них и дети. По достижению соответствующего возраста, дети на зиму отправлялись в школу-интернат. Весной выезжали всем «колхозом» в Бодайбо, сдавали пушнину, закупали снаряжение боеприпасы и необходимые продукты на всю зиму, а остальные деньги пропивали с драками и стрельбой друг в друга. Но почему-то при стрельбе «мазали». Затем забирали детей и отправлялись в свои владения. Мы были у них в гостях. Они встречали нас приветливо, угощали оленьим молоком и тарбаганьим жиром. Партия нанимала у Фёдоровских оленей, что приносило им хороший доход.

   Виктор Фёдорович, наш завхоз, рассказал нам, что когда они прибыли в Бодайбо, его пригласил к себе начальник милиции. Они были знакомы по прежней работе в КГБ.

   - В тайгу убежал преступник, ты посмотри у Фёдоровских, нет ли у них посторонних, и сообщи мне. Преступники, бывало, убегут к Фёдоровским и работают у них за еду и укрытие.

   Когда мы были у Фёдоровских, то видали человека славянской внешности, который от нас прятался. Виктор Фёдорович сказал, что доносить не собирается. Ссориться с Фёдоровскими нам было опасно. Они были хозяевами в этих местах и если их обозлить, то могли и подстрелить. А там попробуй, докажи, кто в тайге стрелял.

   В Бодайбинском районе такое случалось нередко, натворят что-нибудь и убегают в тайгу. Там пережидают какой-то срок. А родственники или друзья снабжают их продуктами. Но бывали и такие преступники, которые не имели связей с жителями. Они были весьма опасны, так как им для существования в тайге нужно было продовольствие и, главным образом, оружие. Нас об этом предупредили, чтобы мы были поосторожнее.

  

   Завидев нас на другом берегу, студенты несказанно обрадовались. Они без нас смогли поймать и съесть только шестерых ещё неоперившихся птенцов рябчиков. Ребята не представляли, как им быть дальше: ждать нас или возвращаться в Бодайбо. Мимо сплавлялись рыбаки. Студенты при виде их устраивали на берегу танцы индейцев с криками о помощи. Но из-за шума реки разобрать слова было трудно. Рыбаки принимали их жесты за приветствие, тоже махали им в ответ и проплывали мимо.

   Переправив студентов и переночевав, мы к вечеру вернулись на базу, а на другой день уже пошли в маршруты. Со мной ходил радиометристом семнадцатилетний юноша Володя.

   В одном из первых маршрутов мы поднялись в кар (выпаханная ледником котловина с крутыми, часто обрывистыми стенками и относительно плоским дном, где обычно были озёра). Совершенно открытое пространство, покрытое каменными глыбами. Вдруг слышим короткий мелодичный свист. Мы решили, что это кто-то из геологов, проходит параллельным маршрутом и несколько сбился с пути. Но никого не было видно, хотя всё открыто. Кричим, свистим. Периодически раздаётся тот же свист. Стало неприятно и мы, оглядываясь по сторонам, скорее покинули кар. Вечером мы рассказали о происшедшем.

   - Да это же тарбаганы, - успокоили нас.

   В дальнейшем я неоднократно видел этих забавных зверьков.

 

   В одном из отрядов у нас таборщицей была бывшая заключённая. Её украшали  разнообразные татуировки. Была она женщиной суровой, не допускавшей вольностей, но варила неплохо. Эта таборщица при перемещении отряда любили идти одна, опережая караван.

   С базы сделали рейд с оленями на несколько дней. Постройки на базе на всякий случай заколотили гвоздями. При возвращении, как обычно, таборщица ушла вперёд. Мы прибыли на базу, её нигде не видно. Стали открывать постройки. Открыли баню, а наша таборщица там сидит.

   - Вот решила Вас попугать, - заявила она.

   - Да как же ты смогла забраться сюда? Ведь окошко такое узкое. Ты ведь в него не пролезешь.

   - Да вот смогла.

   - Покажи, как ты в него пролезла.

   Но она это демонстрировать не стала. Да и видно было, что это весьма трудно было ей сделать.

   - Подхожу я к бане, - в дальнейшем созналась она, - а из-за угла навстречу мне вываливает медведь! Как я оказалась в бане, не помню! От страха чего только не сделаешь!

 

   Транспортным средством в партии были только вьючные олени. Для оленей надо было выбирать дорогу и прорубать тропу. В день с гружёными оленями, в зависимости от проходимости, можно пройти 10-15 км. Олень может нести не более 20 кг груза. Для нормальной работы необходимо везти спальники, палатки, тенты, кухонную утварь, личные вещи и продукты, а обратно - образцы и пробы. В то время не было современного лёгкого снаряжения. Спальники весили 6-8 кг, палатки на 4 человеке - 10-12 кг, тенты брезентовые и т. д. Больше, чем на 5-7 дней взять продуктов не получалось.  Поэтому надолго с оленями не уйдешь.

   Юго-западный угол площади работ был расположен далеко от базы партии. Отработать его с оленьим транспортом с базы партии было невозможно. Поэтому в зимнее время туда вертолётом  забросили рабочих с завхозом, продукты и снаряжение для работы на полмесяца. Они построили лабаз и всё на нём упаковали.

Завхоз Виктор Фёдорович

   Когда пришло время работ в этом районе, мы отправились туда с оленями. Расстояние около 45км по горной местности. По дороге продолжали работы. Наш завхоз был офицер в отставке. Всю войну он служил на дальневосточной границе, а затем работал в КГБ. На границе считался год службы за три, а в КГБ  - за два. Так что в 36 лет он вышел на пенсию. Гражданской специальности нет. Устроился к нам завхозом. Звали его Виктор Фёдорович или сокращённо - Фёдорыч. Это был замечательный человек! Совершенно честный, что не так уж часто, к сожалению, встречалось среди завхозов, весёлый, неунывающий, всегда готовый помочь. Своими интересными рассказами о службе сокращал нам время в дни непогоды. Благо приключений у него было много. Обычно завхозы сидят на базе. А он заявил:

   - Что я делать буду на базе? Давайте я буду вести караван оленей и освобожу одного геолога для маршрутов во время пути.

   Наметили дойти до лабаза за 5 дней, соответственно взяли продуктов с небольшим запасом. Дорога была «немного» неровная, неизвестная. Каравану приходилось петлять, выбирая проходимый для оленей путь. В зарослях прорубали проходы. На спуске в долину р.Большой Конкудеры забрели на каменную россыпь. Чтобы олени не поломали ноги, пришлось спальниками заваливать провалы между камнями. Для этого надо оленей развьючить, а затем вновь навьючить. А их двенадцать!

   Организовали работу так: намечаем место будущего табора, Фёдорыч с каюрами-эвенками ведёт караван, а мы идём маршрутами с выходом в намеченную точку. И, несмотря на все трудности пути, к нашему приходу из маршрутов табор всегда был там, где его наметили, палатки поставлены, ужин готов. В общем, крайне редкая полевая идиллия!

   В одном из маршрутов набрели мы на пиршество медведя. По-видимому, ему удалось задрать сохатого. Он притащил его на берег озерка, чтобы с комфортом его оприходовать. Пировал не меньше недели. Всё вокруг на расстоянии 20-30м было загажено. Видать далеко ему отходить не хотелось. Здесь же была и его лёжка, где он отдыхал после обильной трапезы.

   Был смешной случай. В последний день мы выходили к месту лабаза без маршрута. Получилось так, что нас 5 человек несколько сбились с прямого пути, и ночь застала на склоне в долину р.Большой Конкудеры. Решили заночевать. Выбрали относительно ровную площадку. Заготовили на всю ночь сухостоя, развели костёр и расположились по периметру вокруг него спать. Оказалось так, что из 5 человек, 4-х звали Володей. Только уснули, вдруг раздаётся крик:

   - Вовка, горишь!

   Все Вовки соскочили и начали себя быстро осматривать. У одного дымилась телогрейка. По-видимому, в наш костёр попала ёлка, и результат не заставил себя долго ждать. (Деревья горят по-разному. Сосна и кедр горят ровно, почти без искр. А лиственница и, особенно, ёлка «стреляют» угольками и искрами в разные стороны.) После этого до утра мы только дремали.

  

 Первым на место лабаза вышел начальник партии Лев Владимирович Ревякин. Не доходя метров 100 до лабаза, он увидел банку тушёнки с дырками, подумал, что это зимой строители лабаза стреляли по целым банкам, и конечно возмутился:

   - Нашли по чему стрелять, уничтожать продукты!

   Но дальше была ещё одна такая же банка с дырками, ещё и ещё. И стояла невыносимая вонь от гниющей тушёнки. Тогда Лев Владимирович понял, что здесь похозяйничал медведь.

   В дальнейшем мы установили  последовательность событий.

   Весной, поднявшись из берлоги, медведь набрёл на лабаз. Так как лабаз сделали низковато, а снег был ещё высокий, то он смог дотянуться до лабаза и обрушить его. (В официальном акте, чтобы завхозу не расплачиваться за пропавшие продукты многие годы, было указано, что на лабаз упало дерево, и медведь по нему забрался на лабаз). Вначале он разломал ящик с банками тушёнки, прокусил банку и почувствовал вкусную еду. Начал банки прокусывать и жевать, выдавливая содержимое. Удивительно, было такое впечатление, что половину жести медведь как будто съедал! Затем он добрался до сгущенного молока. Оно понравилось медведю намного больше тушёнки. После этого медведь банку с тушёнкой прокусывал и бросал ее, а банки со сгущенным молоком жевал, выдавливая содержимое, сколько мог. Не осталось ни одной целой банки! Тушёнка, отвергнутая медведем, конечно, стала гнить, распространяя «аромат» на десятки метров.

   Все продукты он раскурочил и раскидал в радиусе 30-40 метров. Вокруг валялись рассыпанные макароны, крупы и прочее. А с мукой медведь, по-видимому, играл. Ударял лапой по мешку и наслаждался зрелищем взметавшегося фонтана мучной пыли. Мукой были осыпаны вокруг разорванного куля все кусты. Куль с солью мы нашли в 50 метрах от лабаза. Медведь утащил его туда (зачем?), разорвал и бросил. Видно такая пища ему не понравился. Тент, палатка и спальники были разодраны в клочья.

   Самое удивительное было то, что он растащил в разные стороны формы для выпечки хлеба, топоры, жестяную печку, трубы. Часть снаряжения мы так и не нашли. Шутили: медведь утащил его для «оборудования берлоги». Остался нетронутым только бочонок с сухой картошкой, который «красовался» среди этого погрома. По-видимому, запах сухого картофеля его не привлёк.

   В общем, создалась пиковая ситуация. Вернуться на базу мы не можем, так как надо выполнять план работ. Интересно, но, как правило, в таких условиях рыба не ловится, а зверь не попадается. Быстро настроили рацию и сообщили в экспедицию о случившемся.

   - Медведь полностью разграбил лабаз, продукты кончились, голодаем. Что делать?

   Лев Владимирович несколько преувеличил. Был всё же бочонок картофеля, да кое-что осталось от перехода. Несколько дней мы могли продержаться, как говорится, на подсосе. Начальник нас заверил: если наступит критическая ситуация, то будем резать домашних оленей.

   - Раз копытка навалилась, то коси оленей всех подряд! - Обнадёжил он нас.

   Оленей партия брала в аренду в колхозе и обязывалась вернуть всех в конце сезона. Но у оленей бывает заразная болезнь, которая называется «копытка». В копытах у них заводятся черви, разъедают копыта, олень не может двигаться и погибает. Болезнь заразная, поэтому при обнаружении её рекомендуется немедленно заражённого оленя уничтожить. То есть, Лев Владимирович считал, что если наступит настоящий голод, то надо будет составлять акт о наличии копытки и оленя съедать.

   Из экспедиции пришёл ответ:

   - Ждите, организуем заброску продуктов вертолётом.

   Вертолёты тогда в Бодайбо только появились. Это были вертолёты МИ-1. Такой вертолет может поднять либо двух человек, либо до 200кг груза. Но так как до нас расстояние было значительным, то он брал запасной бак с горючим, чем уменьшал полезную нагрузку.

   Несколько слов о полётах на этом вертолёте. Кабина у МИ-1 со всех сторон прозрачная: спереди, с боков и снизу. Впечатление от полёта на нём восхитительное! Летишь, как на этажерке! Вид во все стороны. На вертолётах других марок такого впечатления нет, даже если летишь в кабине пилотов.

   «По закону сволочизма», началась непогода. Каждое утро к радисту, которого звали Володей, приходила каюр-эвенкийка лет пятидесяти:

   - Бобха, а Бобха, барталётка будет нет ли? А то шибко плёхо: клеба нету, макорка нету, шибко плёхо! Барталётка - машина шибко хороша, только редко летат: бартолётка есть - пилотки нет, пилотка есть - бензинки нет, бензинка есть - погодки нет.

   Наконец, через три дня прилетел вертолёт, привёз первый куль муки. Но прошло еще целых семь дней, пока он снабдил нас продуктами настолько, что первый отряд, в котором был и я, смог двинуться к месту работ в правую вершину Большой Конкудеры. Другой отряд во главе с начальником партии должен был идти в левую вершину этой реки. Оленей разделили. Караван нашего отряда повёл Фёдорыч, чему мы были очень рады. Каюром у нас был Пётарка.

   Таборщицей у нас была Валя. Варить она не умела. Пришлось её учить элементарным поварским приёмам приготовления пищи на костре. Но учению она поддавалась с трудом. Даже чай у неё подгорал, не говоря уже о каше.

   - Ты дома когда-нибудь обед себе варила? - спрашивали мы её.

   - Нет, я питалась в столовой.

   - Так зачем же ты поехала в партию поваром?

   - Думала, научусь.

   Табор мы поставили в самой вершине реки, чтобы маршрутами покрыть водораздел, где абсолютные отметки вершин превышали 2000м.

   В одном из маршрутов на самой вершине меня с Володей настиг дождь. Мы спустились до стланика, забрались под куст и решили переждать его, как это рекомендует техника безопасности. Сели мы, прижавшись друг к другу. Сквозь ветки нас доставала капель и одежда постепенно намокала. Вначале было холодно, но потом стали согреваться, и нас стало клонить ко сну. Я вспомнил о рассказах, как люди засыпали под холодным дождём и застывали навсегда, быстро вскочил, растолкал своего спутника.

   - Давай пошли вниз, а то останемся здесь навсегда.

    Начали спускаться по мокрым скользким камням. На табор пришли уже в сумерках.

В конце августа наш отряд завершил работу, и мы собрались выходить на базу. Вечером последнего перед выходом дня только сели ужинать, как стала заходить чёрная грозовая туча. Поднялся сильный ветер. Мы быстро завершили трапезу и разбежались по палаткам, а Валя стала быстро убирать посуду.

   - Смотрите собака! - вдруг раздался её возглас.

  Выскочили из палатки и видим, действительно, собака (у нас в партии собак не было), которая бросилась к кухне подбирать уроненные объедки. Она была явно голодная. Как мы поняли по её поведению, это была типичная городская дворняга, к тайге не приспособленная. До ближайшего жилья было более 100 километров. Никого, кроме нашей партии и Фёдоровских, которые таких собак не держат, в округе не должно было быть. Она могла попасть сюда только, сопровождая людей.

   Утром мы стали собирать табор, а Пётарка пошёл ловить оленей. Вдруг раздался крик. Мы подумали, что это Пётарка, крикнули несколько раз, но ответа не последовало. Смотрим, а Пётарка с оленями выходит с другой стороны. Значит, близко появились люди, которые прячутся от нас. Мы насторожились. У кого было оружие, привели в боевую готовность. Но всё было тихо.

   Быстро завьючили оленей и тронулись в путь. На перевале в Малую Конкудеру, увидали следы, хотя мы там не ходили. Спустились в долину Малой Конкудеры и без происшествий последовали вниз по течению.

   Перед нами по этой же долине прошёл караван горного отряда, который проводил поисковые работы в её вершине.

   «Мы шли караваном на базу», - в дальнейшем рассказал начальник горного отряда Слава Сульдин, - «вдруг вижу на склоне небольшой дымок. Я решил, что это кто-либо из наших в маршруте, и выстрелил вверх. Дымок исчез. Я поднялся на это место и увидел ещё тёплое пепелище».

   Никого из нашей партии там не должно было быть. Явно в этих местах прятались какие-то люди. Собака сбежала от них, возможно почуяв опасность. Преступники, убегая в тайгу, нередко брали с собой собак в качестве провианта.

   Долина Малой Конкудеры резко отличалась от долины Большой Конкудеры. Последняя была узкая с крутыми бортами, заросшая мрачным ельником и заваленная огромными глыбами. Долина Малой Конкудеры светлая, широкая, выпаханная ледником (такие долины называются троговыми), с моренными буграми, покрытыми белым ковром ягеля, редкими соснами и голубичником, в это время уже со спелыми ягодами.

   Остановились на ночлег на широкой поляне, поставили палатки. Спать было ещё рано. Так как кругом было много сухих сосен, молодёжь, в том числе и я, решила делать пионерский костёр. Фёдорыч тоже принял в этом участие. Напилили брёвен по три метра, в 20 метрах от палаток сделали из них сруб высотой два метра. Сруб наполнили брёвнами, стоящими вертикально.

   Когда наступила темнота, подожгли сруб. По мере разгорания костра, пришлось отодвигаться всё дальше. Зрелище было, конечно, завораживающее! Больше я такого большого костра не видел! Это можно сравнить только с горящим густым стлаником, который я видел в дальнейшем. Ближайшая палатка накалилась и готова была вспыхнуть. Пришлось таскать вёдрами воду и поливать её.

   - Ну, вы то молодые, а я - старый дурак связался с вами. Сожжём ведь палатку! - ругал завхоз себя.

   Но всё обошлось благополучно. Костёр постепенно стал затухать, и все отправились спать. На другой день мы прибыли на базу, где натопили баню и славно попарились!

   Сделали с базы последние маршруты, выполнили план за все три года, откамеральничали и в начале октября своим ходом с оленями отправились в посёлок Мамакан. Вершины гор уже были покрыты снегом. В долинах он тоже выпадал, но в основном пока ещё таял.

   С нами вывозила детей в интернат в Бодайбо и семья Фёдоровских. Это четыре связки оленей по шесть штук, да наши две связки, плюс более 20 человек. Караван растянулся почти на километр. В одном месте тропа поднималась серпантином по голому склону. Красиво было снизу смотреть, как такой длинный караван узкой змейкой поднимается в гору.

   По пути надо было переходить р.Додыхту. Ширина её около 15 метров, глубиной выше колен. Вода ледяная, а у нас только у завхоза были резиновые сапоги с длинными голяшками. Он перебрёл на ту сторону, разжёг большой костёр, и мы цепочкой стали переходить реку. Ноги застывали до того, что кожа теряла чувствительность. Можно было её щипать, ничего не ощущая. Перебрели реку и бегом к костру. Выливали воду из сапог, подсушивали их, надевали и трогались дальше в путь, надеясь согреться быстрой ходьбой.

   По прибытию в Бодайбо вечером отметили окончание полевого сезона. Утром мы - 8 человек отправились в парикмахерскую, к её открытию. Парикмахер был один. Мы сели вряд в прихожей в ожидании начала его работы. В 9 часов он выглянул в прихожую, удивлённо хмыкнул, увидев такую ораву бородачей и пригласил первого клиента. Каждого, кто выходил от парикмахера, встречали дружным смехом. Лица изменялись до неузнаваемости. За полевой сезон все привыкли видеть друг друга, заросшими до самых глаз. Без бород лица стали «маленькими», а носы наоборот - «большими».

050512.jpg 

   Через два дня, отправив снаряжение и каменный материал, мы сели в самолёт. Несколько часов полёта, и мы в Иркутске, где нас с Юрой ждали любимые жёны. Вскоре они подарили нам детей, как мы и хотели, Юре сына, а мне дочь. 1959

1960 год

   В 1960 году Конкудерская партия завершила работу, и я был направлен во вновь созданную Кутимскую партию. Она должна была проводить геологосъёмочные работы на листе 0-49-XXV. Этот лист занимал территорию бассейна среднего течения р.Киренги. Юго-восточная часть листа захватывала центральную часть Акитканского хребта и его западные склоны. Начальником партии был Ливерий Дмитриевич Комаров, старшим геологом - Людмила Ивановна Фёдорова, начальником отряда - Рустем Махмудович Файзуллин, геологами-молодыми специалистами - Женя Адамов и я. Базу партии организовали в деревне Нижнемартыново, расположенной на правом берегу р.Киренги вблизи устья р.Домугды.

   Путь до места работ был длинным, поэтому мы отправились из Иркутска в середине мая. Доехали поездом до Усть-Кута, куда заранее было доставлено снаряжение и продукты на всё лето.

   В Усть-Куте были огромные склады, где держали до начала навигации по Лене груз для Якутии, в том числе и овёс. По предварительной оплате здесь мы запаслись им для лошадей на всё лето. Овёс хранился в огромных подвалах в кулях, сложенных в штабеля до потолка. На дне хлюпала вода, для ходьбы были проложены помосты из досок. Подвал был полон мышей, которые чувствовали себя здесь вольготно и сытно. Они в большинстве кулей проделали дыры. Поднимаешь куль, а из-под него с писком разбегаются мыши. Овёс высыпается в дыры и на пол в воду. И никому до этого не было дела. Мы искали целые кули, которые встречались в среднем один из пяти. А надо было нам овса на всё лето больше тонны.

   Наконец пришёл теплоход, которым мы должны были плыть до Киренска. Груза у нас набралось около 10 тонн. Его пришлось перегружать два раза в Усть-Куте, пять раз в Киренске и два раза в Нижнемартыново. За дорогу наработались «досыта».

   В деревне расположились в школе. Здесь случился один казус. В то время для настройки радиометров использовали эталон - высокорадиоактивный (1000 мкр/час) порошок в ампуле. Он помещался в свинцовый контейнер, но всё равно около него уровень радиоактивности был повышенный. Поэтому его убирали подальше от людей. В данном случае закопали его на завалинке. Через час собрались настраивать радиометры, а контейнер исчез. Что делать? Во-первых, укравший или укравшие получат высокую дозу радиации, во-вторых, нельзя будет работать с радиометрами, что недопустимо. Кроме того, для геофизика, ответственного за хранение эталона, дело могло закончиться тюрьмой. Ясно было, что стащили контейнер дети. Они, по-видимому, видели, как его прятали. Пошли мы к председателю сельсовета и объяснили, какая опасность грозит тем, кто украл контейнер. Через час ребята принесли контейнер, бросили нам его и стремительно убежали.

Весна в Акитканском хребте

   Начать геологическую съёмку решили с Акитканского хребта. В колхозе арендовали лошадей и тронулись всей партией к месту выхода Домугды из гольцов. Вначале путь лежал по лесной дороге, которая вела к минеральному источнику с тёплой водой, в 8-10 километрах от деревни. Там были построены зимовьё и открытые ванны из досок. Обследование источника ещё не проводилось, состав вод был неизвестен. Местные жители ездили туда лечиться. Причём лечились от разных болезней. Ясное дело, что ни о соблюдении режима принятия ванн или потребления минеральной воды внутрь речи не шло. Местные «пациенты» считали, что чем дольше или больше, тем лучше.

   Далее вела хорошо натоптанная тропа, и мы за день дошли до устья р.Чувальная, где сделали первый табор. Утром пошли в маршрут на ближайшие склоны Акитканского хребта. Маршруты Людмилы Ивановны и мой располагались к северу от русла р.Чувальной, остальных - к югу и западу.

   Мы с радиометристом - Борей Синявским, тогда студентом второго курса геологического факультета ИГУ (я с ним проходил всё лето, в последствии он стал одним из руководителей разведки и эксплуатации Верхнечонского месторождения нефти) прошли по залесённой местности, поднялись на хребет и через километр спустились с него. Я решил выйти к руслу р.Чувальной и по нему спуститься на табор. В лесу, чтобы выдержать направление, надо было периодически проверять его по компасу. По карте уже должно быть русло реки, а его всё нет. Это вызвало беспокойство. Пройдя ещё некоторое расстояние, мы повернули к западу, в сторону р.Домугды. Уже поздно вечером мы, наконец-то, нашли табор. Людмила Ивановна с радиометристом заблудились таким же образом и пришли на табор только утром. Было непонятно, куда же делась река Чувальная? На топокарте она была нанесена непрерывной.

   На другой день я пошёл от устья вверх по руслу этой реки. Через километр увидал, что она вытекает из трещин в скале карбонатных пород. Далее никаких признаков реки не было. Поднявшись на хребет, я вышел в её истоки и начал спускаться по руслу. Хребет сложен древними вулканическими породами, а при выходе на равнину они сменялись карбонатными породами, которые слагают небольшие скальные бугры среди леса. Река дотекала до такого бугра и по трещинам в полукруглой нише исчезала под землёй. Как стало понятно в дальнейшем, в предгорье среди карбонатных пород широкое развитие получили карстовые явления. Многие водотоки какое-то расстояние текут под землёй, часто встречаются карстовые воронки глубиной несколько метров.

   В те времена, хотя топокарты и составлялись с помощью аэрофотоснимков, элементы рельефа отображались на бумаге вручную. Многое зависело от чёткости аэрофотоснимков, добросовестности и умения чертёжника. Поэтому топокарты часто грешили ошибками, которые нас вводили в заблуждение. Недаром в самобытной геологической песне того времени есть такие слова.

   «Сходу я залез на высоту, вынул карту, компас навожу.

Что за чудо, сто чертей, не хватает трёх ключей,

Вместо них на сопочку гляжу.

Так, топограф, дело не пойдёт, что-то твоя карта больно врёт.

Здесь сам чёрт не разберёт, где кончается хребёт,

И куда-откуда ключ течёт!»

 

   За два дня маршрутов при пятерых геологах доступный участок был заснят. Надо переезжать, значит терять день. Отправились по Домугде в пределы хребта, но смогли на лошадях углубиться только на 5 километров. Далее начиналось ущелье. Опять за два дня засняли доступный участок. Надо было возвращаться на старый табор.  Но тут на три дня зарядили дожди. Вода в Домугде поднялась. Её долина при выходе из гор резко расширяется, и река распадается на множество проток. Когда ехали туда, то протоки были либо мелкими, либо сухими.

   Надо сказать, Акитканский хребет - очень дождливое место, и это нам очень мешало в работе. Хребет этот вытянут в меридиональном направлении, а ветра, приносящие осадки, дуют с северо-запада. Достигая гряды гор, тучи концентрируются и обильно поливают местность. Вдоль Акитканского хребта располагается полоса наибольшего количества осадков в Иркутской области.

   Дождь кончился. Все пошли с лошадьми выходить на старый табор, а мы с Борей пошли маршрутом через горы. Спустились с хребта и пошли к тропе. Подошли к месту, где тропа пересекает протоку. Не доходя до тропы метров 20, я увидел среди деревьев «звериный» бок. Взял карабин на изготовку (в этом году я получил на полевые работы карабин, с которым много лет не расставался) и медленно стал приближаться к этому месту. Когда подошёл поближе, то увидел, что это туша нашей мёртвой лошади. Что случилось, мы узнали на таборе.

Конный маршрут

   Караван лошадей двигался по тропе. Протоки Домугды превратились в бурные и довольно глубокие потоки. Последняя протока подмыла берег, образовался обрыв высотой более метра. При пересечении водных преград женщин сажали поверх вьюков. Вот и в этот раз на последней лошади поверх вьюка сидела радиометрист Люда. Первые лошади смогли запрыгнуть на обрыв, а последняя лошадь не смогла и начала валиться на спину, куда её потянули вьюки. Люда не помнит, как успела сигануть на берег, что спасло её от гибели. Лошадь упала в воду на спину и начала молотить ногами так, что к ней нельзя было подступиться. Но вьюки не давали ей перевернуться. В конце концов, она захлебнулась. Тогда в воде её развьючили и вытащили на берег, надеясь, что она оживёт. Но этого, к сожалению, не случилось.


   Для продолжения работ необходимо было двигаться к югу вдоль хребта. Тропы туда не было. Её надо было прорубать в лесу так, чтобы проходили лошади с вьюками. Я взялся руководить этим делом: шёл впереди, выбирал оптимальный путь, намечал его затёсами на деревьях и вырубкой мелкой растительности. За мной шли рабочие с топорами и окончательно расчищали тропу. Мне понравилась эта работа. С тех пор я всегда брался прокладывать тропы.

   Тропа, нанесённая на топокарту от р.Домугды на юг, была проложена нами.

   Основная территория листа представляла собой слабо холмистую местность. В геологическом отношении это часть Сибирской платформы. Здесь выходили на поверхность осадочные отложения с простым строением. Юго-восток листа занимал Акитканский хребет - часть Северо-Байкальского вулканоплутонического пояса со сложным геологическим строением. Платформа и пояс для геологического картирования требовали разного подхода, навыков и знаний.

   Ливерий Дмитриевич и Людмила Ивановна много лет проработали на платформе. Там же проходил практику и начинал работу Женя Адамов. Качество их маршрутов в пределах пояса оставляло желать лучшего. Мы с Рустемом раньше уже работали в складчатой области, и никакого желания работать на платформе у нас не было. Нам было интересно разобраться в сложном строении вулканоплутонического пояса.

   Переехали на р.Дорожную и разбили табор. Один день работы и опять надо переезжать. Стало ясно, что при таком количестве маршрутчиков будет теряться много времени на переезды.

   Во время камеральной обработки маршрутов возникали споры. Рустем - человек горячий, не стесняясь в выражениях, указывал на недостатки в описании маршрутов, определении пород геологами-платформщиками и стал настаивать на разделении на два отряда. По его рациональному мнению, один отряд должен заниматься картированием платформенной части листа, другой - вулканоплутонического пояса. Но Людмила Ивановна тоже за словом в карман не лезла. Она считала, что как старший геолог она отвечает за всю геологическую работу. Целый день на таборе стояла ругань! Победила логика: для успешного проведения работ необходимо деление на два отряда. Утром Людмила Ивановна и Женя  отправились на платформу. Рустем и я остались картировать вулканоплутонический пояс. Ливерий Дмитриевич решил вначале поработать в нашем отряде, а потом перейти в другой отряд.


   Мы проложили тропу до устья р.Гольцовой, и далее по её долине вверх до развилка. Опять я шёл впереди, трассируя тропу. Поставили табор. На утро я с Рустемом взяли карабин и отправились вверх по левой вершине реки, чтобы определить до какого места можно дойти на лошадях.

   Поднявшись на горку, вдруг увидали в 10 метрах сохатого с огромными рогами. Он, уверенный в своих силах спокойно стоял в кустах, глядя на нас. Ветерок дул от него и человеческого запаха сохатый не чуял. Людей здесь уже много лет не было.

- Стреляй, - шепотом приказал Рустем.

Я вскинул карабин и выстрелил. Сохатый сделал огромный прыжок назад и исчез в кустах.

- А, мазила, - с расстройством укорил меня Рустем.

   Пошли посмотреть на место, где стоял сохатый, и видим его лежачим метрах в десяти при последнем издыхании. Это был огромный зверь! Только мяса было в нём около 400 кг. За ним  отправились всей партией. Для быстроты разделки отделили голову и оставили вместе со шкурой. Мясо тоже не смогли забрать сразу. Решили сходить за ним на другой день. Это была хорошая добавка к продуктам, которые лимитировались доставкой лошадьми из деревни. Для лошадей надо было везти ещё и овёс, который составлял большую часть груза. При хорошей погоде путь до деревни и обратно занимал 3-4 дня. Но лошади нужны были и для переездов. Для перевозки табора требовалось несколько рейсов. Так что для успешной работы, мясо сохатого оказалось весьма кстати.

Медвежьи царапки

   Когда на завтра мы всей партией пришли за остатками мяса, то нашли только следы медведя! Он утащил голову вместе со шкурой и всеми остатками сохатого, сделав широкую дорогу в кустах. Через день, поднявшись на склон в маршруте, я слышал в долине, где убил сохатого, медвежий рёв. Должно быть, медведи дрались из-за добычи. Тогда мы ещё не знали, какое их количество ждёт нас в Акитканском хребте.

   Мясо мы хранили в кулях в реке, вода в которой была ледяная. Через два дня работы пошёл дождь, который продолжался целые сутки. Под дождем интенсивно стал таять снег, которого ещё много было в горах, Вода в Гольцовой стремительно поднялась. Оказалось, что мы плохо привязали кули с мясом, и большинство их унесло водой. Когда дождь прекратился, и вода стала спадать, мы увидали, что куски мяса застряли в камнях. Кинулись мы его собирать, вновь упаковывать и уже надёжно закреплять кули.


   Начались маршруты, а с ними и разные, часто опасные ситуации. Был один из первых маршрутов в бассейне р.Гольцовой. Карабин я оставил на таборе. Всё же лишние 5кг, плюс неудобства, когда продираешься через заросли кустарника.

   Спускались мы с Борей по курумнику - каменистой глыбовой россыпи к плоскому днищу кара. Оставалось до него метров 50. Вдруг видим, в кучке стланика у подножия склона сидит медведь и внимательно смотрит на нас. Мы дружно развернулись и рванули вверх, постоянно оглядываясь. У Бори был с собой большой кинжал. Он выхватил его, готовый обороняться. У меня же из оружия был только молоток. Медведь, по-видимому, раньше не видел людей, а ветер был от него. Он, вероятно, удивился встречи с необычными существами, вышел из стланика, и не спеша, пошёл за нами. Тут ветер переменился и до него донёсся запах человека. Медведь развернулся и огромными прыжками кинулся от нас. Я первый раз увидел, какими огромными прыжками по каменным глыбам может мчаться медведь. Мы остановились и начали радостно кричать: «держи его»! Через минуту он скрылся за гребнем. С тех пор в маршрутах и переходах я не расставался с карабином.


   Как только мы начали картировать вулканогенные образования Акитканского хребта, пошли находки радиоактивных аномалий и точки с урановым оруденением. В маршрутах мы радиометром определяли их масштабы и отбирали пробы с максимальной радиоактивностью. Более детальное обследование и опробование из-за недостатка времени не проводилось. Лишь наиболее интересным из них мы могли уделить максимум один день. Такое рудопроявление я нашёл на гребне между двумя притоками р.Гольцовой. Для его оценки отправились я с Рустемом и радиометристами. День был жаркий, а на водоразделе снег уже стаял. Лишь в ущелье у ручья виднелся снежник. Целый день без воды - тяжело. Чтобы иметь воду, отправили туда одного рабочего. В котелке на весь день на четырёх человек воды не принесёшь. Приказали ему принести полный рюкзак снега. Этим снегом мы и пользовались весь день: варили макароны и чай, утоляли жажду. Поэтому назвали мы это рудопроявление «Снежным».


   Мы переехали по долине правой вершины р.Гольцовой до непроходимого для лошадей ущелья и разбили табор. Для работы в юго-восточной части площади мы были вынуждены всё необходимое для работы и проживания заносить туда на себе.  Расстояние 6км с подъёмом по вертикали около полкилометра. В общем, попотеть пришлось изрядно.

   Как мы пели:

«В тяжелый маршрут мы ходили не раз в отрогах хребта Акиткана,

Мы пот проливали порой в три ручья по плану, сверх плана».

   Сделав несколько рейсов, мы приступили к работе, а на таборе остался в качестве сторожа Володя (фамилию его я, к сожалению, не помню). Из оружия у него была только ракетница.

   Вверху местность оказалась для маршрутов благоприятной. Скалистые выступы и каменные россыпи чередовались с альпийскими лугами, небольшими зарослями стланика и невысоких берёзок. Повсюду журчали ручьи, глаза слепили довольно большие снежники, блестела на Солнце водная гладь озёр. Изумительные по красоте места! Мы называли их «страна Лимония».

    Поставили палатку на берегу озера и приступили к маршрутам.

   В Акитканском хребте было очень много медведей. Больше такого их изобилия я не встречал. Почти в каждом маршруте я видел медведя. Поэтому и столько приключений с ними пришлось пережить.

 

   Был конец июля - время медвежьих свадеб. Для них медведи выбрали эти благодатные места. В первом же маршруте после перетаскивания табора наверх мне довелось лицезреть её подготовку. Поднявшись на вершинку, мы увидели метрах в двухстах в траве пасущуюся медведицу, а вокруг её резвились два медвежонка. В нескольких сотнях метров от неё по периметру виднелись бурые спины пасущихся ухажеров. Полюбовавшись на эту «идиллию», мы постарались обойти стороной сборище медведей, стараясь к ним не приближаться. Благо маршрут нам позволял это сделать, не особенно отклоняясь от намеченного пути.

Место медвежьей свадьбы.jpg

   Продолжением должна быть схватка ухажеров друг с другом для выяснения самого достойного, а медведица, спрятав медвежат от коварных ухажеров, должна придти к нему для любовных утех.

   Хуже пришлось начальнику партии. Со своим напарником он отправился в маршрут на четыре дня. И вдруг в самом начале маршрута ему преградила путь медвежья свадьба. Прямо на пути оказались сама матка с медвежатами. Обходить сборище медведей оказалось далеко с большими подъёмами и спусками. Терялся бы целый день, а продуктов берётся в многодневный маршрут в обрез. 

   Надо сказать, что Ливерий Дмитриевич офицером прошёл всю войну, так что опасные ситуации ему были знакомы. Карабин был за плечами. Он решил «прорываться с боем». Далее передаю рассказ Ливерия Дмитриевича.

   - Подойдя как можно ближе, мы залезли на берёзу. Почти на самую вершину забрался маршрутный рабочий, а я за ним. Так как берёзы там чахлые, то мои ноги были в трёх метрах от земли. Устроившись поудобнее, я прицелился и выстрелил из карабина, чтобы её напугать. Но она не испугалась, а бегом бросилась на выстрел к нам. Торопливо стреляя по бегущей медведице, я в неё не попадал. Остался последний патрон в карабине, когда медведица добежала до берёзы и встала на дыбы, пытаясь достать мои ноги. Тут я почти в упор сверху вниз выпустил по ней последний патрон и убил наповал. Убедившись, что медведица мертва, мы спустились с берёзы и продолжили свой путь. Пасущиеся вдалеке медведи не обратили на нас никакого внимания.

   Возвратившись из маршрута, Ливерий Дмитриевич рассказал нам о своём приключении. В знак того, что он не сочиняет, показал нам медвежьи уши.


   Вернувшись из одного из маршрутов первым, Рустем обнаружил пропажу масла, банку с которым мы хранили в холодной воде. Утащил её явно медведь. Рустем рассказал, что было дальше.

   - Вдруг вижу на другой стороне озера медведя. Идёт не спеша.  «Ах ты гад», - думаю, «сейчас я тебе покажу, как последнее масло у бедных геологов воровать». Я схватил двустволку, которая была в палатке, и побежал навстречу медведю. Добегаю метров на двадцать. Медведь остановился, встал на дыбы и ждёт, что будет дальше. Не боится совсем. Вероятно, ветер был от него. А мне стало страшно! Вдруг я его только раню, и он кинется на меня. Решил, «да ну его к чёрту». Пошёл от него, а он не спеша, пошёл за мной. Я выстрелил в его сторону, но вверх. Тут он испугался и бросился бежать.


   Когда спустились на табор на реке Гольцовой, Володя рассказал о своем приключении:

   - Сварил я суп на несколько дней. Вечером только забрался в спальник, как слышу, что кто-то гремит у потухшего костра посудой. Это мог быть только медведь! Я выскочил из спальника, схватил заряженную ракетницу, взвёл курок. Когда надевал штаны, нечаянно нажал на спусковой крючок, и ракетница выстрелила в угол палатки. Палатка загорелась, мне пришлось сначала её тушить. Когда затем выскочил из палатки, то медведя уже не было, но не было и ведра с супом. После этого я каждый вечер сначала развешивал все продукты на дерево, потом стрелял из ракетницы вверх и ложился спать.

   Мы заподозрили, что он сочинил эту историю, а спрятал ведро, в котором поставил бражку. Но через день я пошёл в маршрут и в 50 метрах среди камней увидел ведро, которое было так тщательно вылизано, что можно было его даже не мыть. Крышка от ведра валялась тут же. По-видимому, медведь уносил ведро за ручку или в обнимку на задних лапах.

В тумане по водоразделу

   Рустем с радиометристом остался за водоразделом доснимать доступную территорию. Для этого он перекочевал на р.Домугду, куда мы в назначенный день должны были принести им продукты. В назначенный день горы закрыли облака, резко похолодало, пошёл дождь. Но делать нечего, раз назначили день, то надо идти нести продукты. Не будут же люди голодать. Я взял двух рабочих и пошли втроём по дождю. Поднялись наверх и погрузились в облако, из которого сыпал снег. Водораздел в этом месте относительно ровный, видимость упала до 10-30 метров, ориентиров никаких не видно. К счастью, пелену на несколько минут разорвало и я увидал, что мы сваливаемся в долину не того ручья, который нам нужен. Подкорректировал направление и мы вышли точно в назначенное место. Палатка стояла, но почему-то никого не было. Как оказалось, Рустем решил, что в такую погоду мы не сможем принести им продукты, и в свою очередь, отправился за ними к нам на табор. Где-то на плоском водоразделе в пелене снега и тумана мы с ними разошлись на встречных галсах. Мы оставили в палатке продукты  и благополучно вернулись обратно, если не считать, что вымокли до нитки.


   Закончив геологосъёмочные работы в дальнем юго-восточном участке площади, мы вернулись на табор, куда можно было добраться на  лошадях. Но тут возникла большая проблема. Геологическая съёмка обязательно должна сопровождаться шлиховым методом поисков полезных ископаемых. Для этого берут отложения водотоков через определённый интервал и промывают в лотке (специальной формы корыто). При геологосъёмочных работах масштаба 1:200 000 этот интервал должен составлять 1 километр. Минералы полезных ископаемых в большинстве своём тяжелые. При промывке в лотке для того, чтобы тяжелые минералы не уплыли, нужна сноровка, которой должен обладать промывальщик. Но ещё в начале эпопеи с выносным табором промывальщик упал и сильно повредил руку. Пришлось отправить его в деревню с последующим увольнением. В результате заснятая площадь оказалась не ошлихована. Значит, площадь считается полностью неотработанной (некондиционной), и нам её не зачтут, план будет не выполнен. А это грозило большими неприятностями. Что делать? Промывальщика ведь в горах не найдёшь, да и в ближайших деревнях на р.Киренге не сыщешь. Оказалось, что в партии только я владел этим методом, так как вырос на прииске и ещё в детстве занимался промывкой рыхлых отложений с целью добычи золота. Мы были энтузиастами, болели за дело и не гнушались никакой работы. Когда требовалось, рубили тропы, переносили на себе табора, копали шурфы и канавы, и т. д. Раз надо, я вызвался на некоторое время стать промывальщиком. То есть необходимо было возвращаться в места, где мы уже провели геологическую съёмку.

   И вот мы с Борей Синявским отправились на 18 дней в поход по заснятой площади. Я за промывальщика, а он за коллектора (так назывались раньше в геологии техники-геологи). Надо было все водотоки опробовать через километр. Взяли палатку-альпийку, непромокаемую со всех сторон, высотой меньше метра (там, где нельзя найти палки, её можно ставить на геологических молотках, которые имеют ручку длиной около метра), смену одежды на случай непогоды, тёплое бельё, чехлы от спальников, лоток, лопату и т. д. В общем, груза было достаточно. Мы не могли ещё нести с собой продукты на 18 дней. В основном это были консервы. Они составляли основной груз. О сублимированных продуктах типа супов в пакетах мы еще не знали. Поэтому трое ребят на первый случай помогли нам перенести продукты. Через перевал двинулись с утра пораньше, чтобы наши помощники смогли засветло вернуться. Договорились, что в определённый день в намеченную точку нам принесут ещё продукты и заберут намытые шлихи.

   Первый табор наметили в приустьевой части р.Левой Домугды, где раньше был табор Рустема. Пришли, сбросили рюкзаки с пропотевших спин, выбрали место для палатки и присели отдохнуть перед возвращением сопровождающей группы. А я пошёл попить к р.Домугде. Только вышел на берег, смотрю, а ниже по течению в 30-40 метрах небольшой медведь переходит реку и меня не замечает. Я бегом назад.

   - Медведь! - Схватил карабин и назад. Все кинулись за мной. Медведь в это время выходил на берег. Я выстрелил и попал по лопаткам. Медведь хрюкнул и скрылся в кустах. Мы двинулись ему наперерез. Смотрим, а он перевалился через поваленное дерева и затих. Я осторожно, держа карабин наизготовку, подошёл к нему и убедился, что он мёртв. Ребята от радости, что добыли мясо, устроили «ритуальную пляску далёких предков» и мы принялись за разделку медведя. Большую часть мяса ребята забрали с собой. Места ночлега нам приходилось менять через день, да каждый день, так как мы часто шли ходом со всем имуществом и проводили опробование. Поэтому мы  оставили себе столько мяса, сколько мы могли нести при перетаборовке, и при этом оно не успело бы испортиться. Нам это мясо было как нельзя кстати: на больший период  хватило принесённых продуктов.


   Ниже по течению р.Домугды с противоположной стороны впадал ручей, который нам следовало ошлиховать. Мы напротив устья поставили палатку, переночевали, а утром проснулись под шум дождя. Время у нас было ограничено, поэтому мы решили идти и брать пробы по дождю. Я под палатку затолкал сухую бересту и мелкие прутья. Вода была невысокая, поэтому спокойно перебрели Домугду и пошли вверх по ручью. Берега его оказались  с частыми скалистыми прижимами, которые надо было облазить по кустам. Решили: всё равно мы мокрые и пошли прямо по руслу, глубина которого была порой до метра. Промыли ручей и тем же путём пошли обратно. Подходим к Домугде, а вода поднялась. Делать нечего, надо её переходить. Я с трудом преодолел самое глубокое место, а Борю, который был меньше меня ростом, стало сносить водой. Я успел подать ему лопату и вытащил его на более мелкое место.

   Придя к палатке, мы так замёрзли, что руки не могли держать спичку. Я долго растирал пальцы, чтобы их согреть. Припрятанная с утра под палаткой сухая береста помогла разжечь костёр. Около него мы отогрелись, переоделись в сухое, сварили кашу и чай. И какое же это блаженство! После целого дня холода и сырости, как это здорово горячий ужин в тепле и сон  в сухой палатке!  Кто бывал в таких передрягах, тот поймёт.

   А утром собрали хозяйство и отправились дальше с работой.

   Завершали мы свою многодневную одиссею в вершине р.Черепанихи. Осталось только взять на шестикилометровом её участке шлихи и можно было возвращаться на основной табор. Пришли вечером на место, переночевали, а утром начался дождь. Продуктов у нас осталось только на завтрак. Я оставил Борю под дождём варить последнюю кашу, а сам пошёл промывать оставшийся отрезок реки. Вернулся, Боря справился со своей задачей, что под дождем среди редких кустиков было не так и просто. С едой забрались в палатку, подкрепились. А дождь не перестаёт. Решили свернуть всё, кроме палатки и ждать в ней до 11 часов. Если к этому времени дождь не закончится, то выходить будем по любой погоде. Как раз остаётся время, с учётом мокрых камней и кустов, засветло дойти до табора. Дождь нас не пощадил. В 11 часов пришлось свернуть мокрую палатку и отправиться в путь. К вечеру мы были на таборе, где нас ждал горячий ужин и тёплый спальник.


   У Рустема был последний маршрут. Он с радиометристом - молодым парнишкой поднимался по гривке в гору. Вдруг выскочил медведь и бросился на них. Радиометрист побежал, а Рустем остался стоять. Когда медведь подбежал к нему, он упал. Медведь же пробежал мимо за радиометристом, который носил очки. Увидав, что медведь его догоняет, он остановился, протёр очки, надел.

   - Неужели, сука, ты меня съешь! - воскликнул он и упал. Медведь же пробежал мимо и скрылся. Они бросили маршрут и вернулись на табор.

   После этого случая Рустем Файзуллин уволился из экспедиции. Положенных три года по распределению в Иркутском геологоуправлении он уже отработал.

   - В этот медвежий край я больше не поеду, - заявил он и уехал в родную Казань. Там поступил в НИИ нерудных полезных ископаемых и быстро защитил кандидатскую диссертацию. Из Казани Рустем написал мне письмо, приглашая переехать в Казань и работать в этом институте. Обещал, что я смогу быстро получить квартиру. По его словам, вскоре защитить диссертацию тоже не было проблемы.  Но куда я уеду от ставших мне родными Сибирских гор?


   Завершив работу в предгорье, мы выехали в деревню и стали готовиться к возвращению в Иркутск: проводить окончательную камералку, паковать камни и пробы.

   В деревне был один молодой человек, таких на Руси называли юродивыми. Он круглый год ходил босиком и в каком-то тряпье и всё время улыбался. Как на картине Сурикова «Боярыня Морозова». Мы его подкармливали. А было уже холодно, по утрам замерзала вода. Пожалели мы его и решили пододеть. Надели на него целую спецовку, телогрейку, шапку, сапоги. Ушёл он со своей неизменной улыбкой, а через час пришёл в том же, в чём ходил и раньше. Не знаем, сам ли он снял всё или сняли с него родственники, но ясно было, что раздетым ему было существовать привычнее.

    Пришёл теплоход. Мы погрузились и отправились домой, опять со многими пересадками и перетаскиванием груза.

   В Иркутске мы были во второй половине октября 1960.

Продолжение 1961-1962

 

"Ведь я же геолог, ребята! Не надо мне жизни иной!"

Ю.В. Белугин