В маршрутах и походах. Приключения геолога. 1978. Владимир Булдыгеров

Ведь я же геолог, ребята! Не надо мне жизни иной!"

Ю.В. Белугин

1978 год

   В процессе многолетних геологосъёмочных работ в Северо-Байкальском вулканоплутоническом поясе у меня накопился большой новый материал по реконструкции древних вулканических построек. Ещё в 60-е годы у меня появилось желание обобщить этот материал в виде кандидатской диссертации. Но большой объём производственной работы (5-6 месяцев – полевые работы и составление отчётов) не оставлял время для её написания. Лишь вечерами и в воскресенье можно было заниматься диссертацией, да и они часто были заняты составлением отчётов, ведь надо было их заканчивать в установленные сроки.

  В конце 60-х годов я поступил в заочную аспирантуру в институт Земной коры к Петру Михайловичу Хренову. За три года я только успел сдать кандидатские экзамены и наметить контуры диссертации. Дальше работа продвигалась медленно. Для завершения диссертации я решил перейти в ВостСибНИИГиМС, директором которого стал П.М. Хренов. В 1976 году я обратился к нему с просьбой взять меня в институт. Он согласился. Но, чтобы меня приняли переводом (При переходе из одной организации в другую переводом сохранялся непрерывный трудовой стаж, что имело значение для назначения зарплаты на новом месте и для определения размера пенсии в будущем), надо было согласие руководства экспедиции. Пётр Михайлович созвонился с главным геологом экспедиции Петром Иосифовичем Шамесом с просьбой относительно моего перевода в институт. Пётр Иосифович согласился, но поставил условие, что я проведу ещё год в должности старшего геолога Малоакитканской партии. После полевого сезона 1977 года я обратился к Петру Иосифовичу и напомнил ему о его согласии на перевод меня в институт.

- Ну, раз обещал, надо выполнять, - сказал он.

  Так в начале 1978 года я оказался в ВостСибНИИГиМСе в должности старшего инженера и был направлен к Николаю Анатольевичу Срывцеву, который занимался изучением золотоносности Северо-Байкальского пояса в теме по изучению золотоносности зоны БАМ. Моей задачей было изучение палеовулканических структур пояса, что являлось и темой моей диссертации. Таким образом, выполняя исследования по теме, я занимался и написанием диссертации. Николай Анатольевич дал мне полную свободу и особенно не загружал меня текущими делами.

  В 1979 году я закончил диссертацию и отдал своему руководителю Петру Михайловичу на проверку. Проходило время, а от него не было никакой информации. Мне неудобно было ему напоминать о себе. Прошёл почти год, и я решил, что всё-таки пора это сделать. Оказалось, что Пётр Михайлович забыл о моей диссертации. Через месяц после моего напоминания, он вызвал меня, отдал диссертацию, сказал, чтобы я не стирал его замечания и отдал исправленный вариант вместе с проверенным текстом. Я добросовестно переделал согласно указаниям диссертацию и отдал ему снова, положив текст с замечаниями сверху. Через несколько дней мне позвонила секретарь Петра Михайловича, сказав, что меня требует директор института.

  Когда я вошёл к нему в кабинет, то Пётр Михайлович набросился на меня с гневом.

- Что я Вам мальчишка?! Вы совершенно не учли мои замечания. Заберите свою писанину и больше ко мне не приходите!

   На меня это подействовало, как ушат холодной воды. В растерянности, ничего не понимая, я пошёл к себе, открыл папку, начал листать и понял, что Пётр Михайлович не заметил, что исправленный текст лежит ниже, увидал свою правку и решил, что я вернул диссертацию, совершенно не исправляя его замечания. Я переложил исправленный текст так, чтобы он был сверху, пошёл к нему снова, показал, что и исправленный текст был  в папке.

- Да? Ну ладно, оставляйте текст, я посмотрю, - хмурясь, пробурчал Пётр Михайлович.

   Исправленный текст его удовлетворил, и он дал добро на защиту диссертации. Оппонентами у меня были два доктора геолого-минералогических наук: Владимир Александрович Наумов и Юрий Васильевич Комаров.

- Для того, чтобы Вас опровергнуть, надо пройти по вашим маршрутам, которые Вы сделали за 18 лет, - сказал Юрий Васильевич, прочитав мою диссертацию.

   В начале 1981 года я успешно защитил её, не имея ни одного чёрного шара.

   Но вернёмся в 1978 год. В этом году мы должны были работать на объектах в разных частях Северо-Байкальском поясе, которые могут быть перспективными на золото. Кроме нас с Николаем Анатольевичем, в отряде были два студента: Саша и Таня, и Паша Дёмин, тогда ещё ученик десятого класса. Тамара – мама Паши не хотела, чтобы он после окончания школы учился на геолога. Она просила, чтобы Паша ходил в маршруты со мной, и чтобы я показал ему все отрицательные стороны профессии геолога, убедил его не поступать учиться на геологический факультет. Я добросовестно старался это сделать. Но однажды мы сидели на вершине, любуясь открывшимися суровыми и в тоже время прекрасными видами гор, и Паша сказал:

- Надо же, туристы платят деньги, чтобы добраться до таких мест и полюбоваться их красотой, а мы любуемся открывшимися картинами, да нам за это ещё деньги платят!

   Я понял, что Пашу покорила красота этих мест, а трудности его не пугают. Поэтому мои слова о негативных сторонах профессии геолога ему не страшны. Он уже заразился романтикой нашей бродячей жизни.

   Мы с Николаем Анатольевичем и грузом на всё лето в конце июня прилетели в Казачинск, а наши рабочие должны прилететь позднее. В Казачинске как раз оказался свободный вертолёт МИ-2. Чтобы сократить расходы на вертолёт мы решили забросить продукты на два участка работ: на Черепаниху и Безымянку, в те места, где мы в 60-е годы проводили геологосъёмочные работы. Николай, как начальник, должен был встречать студентов и Пашу. Значить, надо лететь мне. А у меня разыгралась ангина, и температура была под 39 градусов. Чувствовал я себя отвратительно: болела голова и горло, ломило суставы, чувствовалась слабость, всё было, как в тумане. Но вертолёт ждать не будет.

    Загрузились мы и полетели. Первый пункт посадки был на Черепанихе. Там стояло зимовьё, в нём я и решил оставить часть продуктов и снаряжения. Вертолёт сел метрах в пятидесяти от зимовья и не выключал мотора. Мне надо было сделать несколько рейсов до зимовья. Я брал куль на плечи,  тащил до зимовья, сбрасывал его и сам падал на мешок. Такая была слабость во всём теле и кружилась голова. Немного отдышавшись, я бежал за следующим кулём.

   Перетащив весь груз, я закрыл всё тентом, и мы полетели на Безымянку. Там было проще, я выгрузил всё добро, вертолёт взмыл вверх и скрылся за горизонтом. Я отдохнул и стал ставить палатку-шестиместку. Обычно такую палатку ставят несколько человек, а тут мне надо было с ней справиться одному. Но к вечеру, помучившись часа два, я её  всё же поставил.

   Это было место, где у нас был табор при геологической съёмке масштаба 1:200 000, а затем – 1:50 000. Посадочная площадка располагалась в 300 метрах от места, где должен был быть табор. Я на месте будущего табора установил под деревом рацию. Два раза в день надо было выходить на связь с Николаем.

   Наутро я почувствовал себя лучше, но тут разыгралась непогода на несколько дней. И вот вечером, в темноте я надевал плащ и шёл к рации. Представьте себе, человек в безлюдных горах, накрывшись плащом с капюшоном, в темноте, под дождём посылает позывные в эфир. Прямо, как в фильме про шпионов!

   Через несколько дней непогода кончилась, и прилетели все члены отряда. Расположились и начали работу. Были данные наших предшественников, что здесь урановое оруденение ассоциирует с золотом. Мы обследовали известные здесь выходы пород с урановым оруденением и опробовали их на золото.

   Табор располагался на краю поляны, заросшей ярко оранжевыми цветами-жарками. В начале июля налетела непогода, и дождь перешёл в снег. Навалило его более полуметра, все жарки скрылись под снегом. Наутро мы проснулись от яркого Солнца. Снег быстро стал таять. И вот на поляне, покрытой снегом, стали обнажаться жарки. Картина изумительная! Сплошной покров снега, а из него густо высунулись ярко оранжевые цветы! Они совершенно не замёрзли, по-видимому, к таким фокусам погоды оказались приспособленными.

   В назначенное время прилетел вертолёт, и мы перебазировались на Черепаниху. Благодаря предварительному забросу туда продуктов, сэкономили один рейс вертолёта. Этот участок был выбран потому, что здесь было выявлено нами при геологосъёмочных работах большое количество проявлений урановой минерализации. Они затем изучались специализированной партией. Но отобранные пробы на золото не анализировались.

  Я помнил по предыдущим работам, что Черепаниха – река весьма богата рыбой и обнадёжил своих товарищей, что рыбой мы будем обеспечены. Но река оказалась совершенно безрыбная. Меня это очень удивило! Впоследствии мы выяснили, с чем это было связано. Когда работала здесь партия по оценке урановых проявлений, то взрывник тайком от руководителей партии глушил рыбу взрывчаткой, и она в следующие годы вверх по Черепанихе перестала подниматься.

   Для переправы через Черепаниху наши предшественники сделали подвесной мост. К нашему посещению он был разрушен во время паводков. Остались лишь два троса, один над другим. Их мы использовали для переправы. Держась за верхний трос, надо было по одному медленно перемещаться по нижнему. Трос под нашей тяжестью провисал и во время дождей погружался в воду. Приходилось переправляться в резиновых сапогах. Но всё равно это было лучше, чем бродить через реку. На этот раз мне посчастливилось ещё раз побывать на горе Алый Парус и полюбоваться открывавшейся с неё панорамой гор и прилегающей равнины, покрытой тайгой.

  Для того, чтобы обследовать объекты на водоразделе рек Черепанихи и Гольцовой, пришлось сделать многодневный маршрут. У меня ещё с геологосъёмочных работ был целлофановый тент размером 5 х 2,5 метров, который весил немного. Мы взяли его для ночлега, делали наклонную основу из палок и её покрывали этим тентом. По краям его придавливали камнями. Получался шалаш, открытый в одну сторону. Перед ним разжигали костёр. Было тепло, несмотря  на то, что здесь ещё местами лежал снег.

  В одном маршруте мы даже смогли искупаться в каровом озере, хотя на берегу северной экспозиции ещё лежал снег. Мне удавалось купаться в таких озёрах и раньше. В жаркий безветренный день вода в них прогревалась на 30-40 сантиметров до относительно комфортной температуры. Можно было поплавать. Какое удовольствие в маршруте смыть пот и охладить тело!!! Слой прогретой воды внизу был резко ограничен. Если во время плавания опускал ногу ниже этой границы, то ледяная вода, как капкан хватала её. Обжигая холодом. Нельзя было проплывать два раза по одному и тому же месту. Слой относительно тёплой воды разрушался и ледяная вода поднималась на поверхность.

   В середине августа мы перелетели на третий участок. Он располагался на правобережье большой Мини. Посадочную площадку нашли в среднем течении ручья Ветвистого – правого притока Б. Мини. Долина его широкая, поросшая кустарником и лесом. Вблизи русла долина заросла высокой густой травой, достигавшей пояса.

   Уже приближалась осень. Ночи стали холодными, поутру трава была покрыта вначале обильной росой, а позднее – инеем. Маршруты надо было проходить по окрестным водоразделам, покрытым каменными россыпями. Для того, чтобы до них добраться, надо было преодолевать заросли мокрой травы. Вымокнешь по пояс! Благо, у нас были резиновые сапоги с длинными голяшками. Но они достаточно тяжелые, и целый день ходить в них по горам трудно. Поэтому мы в этих сапогах преодолевали заросли травы, у подножия склона переобувались, оставляя их до вечера, и шли дальше в более лёгкой обуви.

   В конце августа мы закончили полевые работы, вылетели в Казачинск, а оттуда в Иркутск.

  Полевые исследования в институте после бурных полевых работ в геологосъёмочных партиях показались мне скучными. Конечно, здесь они были менее регламентированы. Даётся общее задание по теме. Выбор же объектов исследования, количество времени, маршрутов и методики их изучения полностью определялись исполнителем в зависимости от их информативности, возможностей транспорта, погоды, наличия снаряжения и продуктов. В отряде обычно один или два ИТР и два-три маршрутных рабочих. Полевые работы продолжались обычно два, максимум три месяца. Выезжали в конце июня, когда снег в основном уже стаивал, и возвращались в конце августа, не дожидаясь осенних снегопадов.

   В Геологосъёмочной экспедиции я чувствовал себя частью большого коллектива. Была постоянная связь с соседними партиями. В Киренске располагалась кустовая радиостанция, через которую заказывали вертолёт, и осуществлялась связь с руководством экспедиции. От него постоянно шли «ценные указания». Надо было периодически отчитываться о ходе работ. Но было и чувство какой-то защищенности, если что-то случится экстраординарное, то всегда придёт помощь. Кроме того, был начальник партии и завхоз, которые решали большинство организационных вопросов. А в институте на полевых работах ты был предоставлен сам себе. Главные проблемы возникали с транспортом, каждый год свои. В дальнейшем я расскажу о них подробнее.

   При геологосъёмочных работах весной выдавалось задание. В нём определялась площадь работ, её надо было покрыть относительно равномерной сеткой маршрутов в среднем через 500 метров, геохимическим и шлиховым опробованием с определённым расстоянием между пробами. Намечались поисковые работы с точным видов и объёмом горных выработок. Иногда приходилось делать маршруты, для меня совершенно неинтересные. В партии бывало два и более отрядов, а в отрядах - по 10 и более человек. Забот – полон рот. Утром связь по рации с отрядами и базой. Выяснялись проблемы и пути их решения. Главными были транспортные дела: на какое число заказывать вертолёт, очерёдность его полётов по отрядам, куда направить лошадей (если они есть), что доставить с базы и т. д. Затем выдача заданий на маршруты, сборы. У нас они обычно проходили весело с шутками и прибаутками. В маршруте, поднявшись на вершину, я намечал будущие маршруты, в зависимости от обнажённости и геологической обстановки. Вечерами собирались у костра, ждали задержавшихся в маршруте, пили чай, делились дневными впечатлениями, вели разговоры «за жизнь». В камеральный день обычно заготавливали дрова, делали баню, на обед, если была возможность, готовили что-нибудь повкуснее. Обед и ужин проходили шумно, весело. Вечера коротали у костра, балагурили, пели песни.

В камеральный период в партии оставались только ИТР. Среди них распределялась работа над отчётом. Каждому геологу в зависимости от квалификации и способностям поручался определённый его раздел и сопровождающая его графика. Техники выполняли подсобные работы: сдача проб на анализы и прослеживание их выполнение, математическая их обработка, вычерчивание второстепенной графики и т. п. Начальнику партии и мне надо было постоянно организовывать и контролировать их работу. Общая редакция отчёта и составление окончательного варианта геологической карты входило в мои обязанности. Вопросы геологии региона  обсуждались с сотрудниками соседних партий. Возникающие при этом разногласия бурно обсуждались. Дискуссии иногда продолжались часами. Один-два раза в день работа прерывалась чаепитиями. Они служили хорошей разрядкой, обычно проходили шумно, весело с шутками, анекдотами и обсуждением насущных вопросов нашей и международной жизни. Мне этих забот и большого коллектива на новом месте работы очень не хватало. 1978