В маршрутах и походах. Приключения геолога. 1961-1962. Владимир Булдыгеров

"Ведь я же геолог, ребята! Не надо мне жизни иной!"

Ю.В. Белугин

1962 год

   В Геологосъёмочной экспедиции каждый год весной вывешивают списки распределения сотрудников по партиям. В Кутимской партии, которая последний год должна работать на платформе, я оказался лишним. Меня записали во вновь создаваемую партию, которая также должна была работать на платформе.

   Платформа представляет собой относительно ровную поверхность, сплошь покрытую тайгой с простым геологическим строением. В физическом отношении в её пределах работать легко. Геологические задачи в основном тоже простые. Мне же хотелось работать в горах, в районах со сложным геологическим строением, где есть с чем разбираться, как летом в поле, так и зимой в камеральный период. Поэтому я написал руководству экспедиции рапорт: «Прошу направить меня в партию, которая будет работать в складчатой области». Моё желание было удовлетворено, и меня определили в Яральскую партию, которая должна была проводить геологосъёмочные работы масштаба 1:50 000 в северной части Байкальского хребта.

   Коллектив партии был укомплектован не полностью и состоял из начальника, завхоза, двух геологов и прораба, минералога и лаборанта. Не было старшего геолога и начальника отряда. В процессе работ у меня сформировалось к начальнику негативное отношение, поэтому не хочу называть его фамилию, чтобы не доставлять неприятных минут его потомков. Остальной коллектив был замечательный.

   Завхозом был весёлый, не унывающий, деятельный Дмитрий Николаевич Ивернев. Он был на войне, служил в разведке, имел многочисленные награды. Мы звали его дядя Дима.

   Минералог Лена - жена начальника партии, хороший специалист, добрая, отзывчивая женщина. Она взяла с собой шестилетнего сына, так как должна была, вместе с лаборантом Тосей всё лето находиться на базе и просматривать шлихи, которые мы присылали ей из отряда. Тося также пекла хлеб, который доставляли нам в отряды.

   Кроме меня, геологом был Андрей Леонтьевич Хайдуров. Это щепетильно честный, увлекающийся, много знающий человек. Несколько лет Андрей ездил в Амакинскую экспедицию, занимавшуюся поисками алмазов. Поэтому имел большой опыт полевой жизни. Занимался разными видами спорта, был кандидатом в мастера спорта по стрельбе из винтовки. Мы с ним прожили три полевых сезона в одной палатке, и не было у нас ни одного конфликта. Андрей научил меня правилам стрельбы из карабина, что весьма пригодилось мне в дальнейшем.

   Прорабом был добродушный Гена Косовичёв. Он никогда ни с кем не ругался, не повышал голос, умел ладить с горнорабочими. На практике в партии был студент Томского университета Галлий Керимович Галимов. Мы звали его Коля. Тоже замечательный, любознательный и безотказный товарищ. После окончания университета он приехал на работу в Иркутское геологоуправление, вскоре стал начальником крупных партий, специалистом по геологии Восточного Саяна.

   Гена Косовичёв руководил горным отрядом. Он состоял из 5 горнорабочих, каждое лето устраивающихся в партии. Прораб обычно стремился взять на работу опытных горняков, с которыми уже работал и которые показали в прошлом старательными, безотказными и нескандальными людьми. Горняки тоже стремились устроиться к знакомому прорабу, который давал заработать и не третировал их. Вот и на этот раз подобрались горняки, уже работавшие под руководством Гены.

   Особенно запомнился горняк Железнов. Он каждый год приезжал из г.Горького, где у него были жена и дети. Увольняясь осенью, он прощался со всеми и говорил, что больше не приедет, так как жена ругается и дети подрастают. Но в марте обычно присылал письмо, где просил зарезервировать ему рабочее место и сообщить дату выезда на полевые работы.

   Мы спрашивали горняков: что же вас снова и снова заставляет ехать на эту тяжёлую, грязную работу с неустроенным бытом, мокнуть, мёрзнуть, а иногда и голодать?  

   - Привыкли, - отвечали они, -  каждую весну тянет в эти просторы, где чувствуешь какую-то свободу от постоянных забот, семейной сутолоки, людской скученности.

   Заработок, как причину поездки в поле, они, в большинстве, ставили на второе место. Некоторые ехали в партию, чтобы отдохнуть от водки или от одиночества. Бывали среди них и бродяги (бичи) без своего угла.

   Маршрутными рабочими-радиометристами обычно нанимались молодые люди, школьники старших классов, студенты на каникулы, захотевшие «хлебнуть романтики», посмотреть новые места, тайгу и горы. В большинстве своём они были неплохими нашими спутниками, но попадались и отрицательные типы, которые явно ошибались своим выбором. От таких при первой возможности мы стремились избавиться. Но часто приходилось их терпеть и пытаться воспитывать, так как в горах замену им не найдёшь. А набирали рабочих строго по штатному расписанию.

   На полевой сезон были приняты две таборщицы. Для горного отряда приняли пожилую женщину. Варила она сносно, но была довольно полная, и пешие переходы ей давались с большим трудом. При переездах рабочие бросали жребий, кто будет сопровождать её. В день переезда рано утром отправляли таборщицу с выбранным рабочим с ружьём в поход. Сами варили завтрак, вьючились и трогались в путь. По пути обгоняли их, приходили на новое место устраивали табор, варили ужин. Поздно вечером рабочий «пригонял» таборщицу. В пути он часто заставлял её идти вперёд, только угрожая оружием. Не ночевать же по пути без еды под открытым небом.

   Вскоре горняки сказали, что им не нужна такая таборщица. Её уволили, а завхоз привёз другую. Это была семнадцатилетняя девушка, буквально сияющая красотой. Но оказалось, что она большая лентяйка, варила из рук вон плохо, вдобавок была большая грязнуля и распутница. К этому времени она уже завела ребёнка, подбросила его маме, а сама отправилась искать приключений, и попалась на глаза нашему завхозу. Она почти не умывалась.

   - Ты бы хоть шею помыла, - как-то заметили ей рабочие.

   - А она у меня загорела.

   - Ну, пошли к ручью. - И буквально помыли ей шею.

   В общем, рабочие в середине лета заявили, что им такая таборщица не нужна. Лучше мы сами по очереди будем варить еду. Её также уволили и ближайшим вертолётом отправили из партии.

   Был у нас маршрутный рабочий Толя восемнадцати лет, добродушный, весёлый здоровяк. Я его взял к себе в сопровождающие. Он без ума влюбился в эту таборщицу и заявил, что по окончании полевого сезона женится на ней.

   - Толя, что ты делаешь, - говорили мы ему, - разве не видишь, что она за фрукт.

   - Всё равно,  я её люблю!

   Когда стол вопрос об её увольнении, то и Толя собрался увольняться. Тогда мы, в день прилёта вертолёта, под благовидным предлогом отправили его в другой отряд. Когда он вернулся и обнаружил, что его возлюбленной нет, то тоже засобирался улетать. Мы его еле отговорили.

   - Всё равно после возвращения из партии, я её найду.

   Толя благополучно доработал до конца сезона. Выполнил ли он своё обещание, мы не знаем.

   В съёмочном отряде таборщицой была молодая девчонка. Поварским искусством она нас не баловала, но выполняла свои обязанности сносно.

   База нашей партии располагалась на берегу Нижнеирельского озера. Она досталась нам  в наследство от Кунерминской партии, которая проводила здесь геологическую съёмку масштаба 1:200 000.  Руководил ею также начальник нашей партией. Кунерминская партия в течение трёх лет пользовалась этой базой. На зиму они оставляли со сторожами на ней всё имущество.

   Главным охранником был житель Казачинска Финоген. В течение четырёх лет, включая год в нашей партии, у него был такой жизненный цикл. Всю зиму он занимался охотой и подлёдным ловом рыбы. Добывал до 70 штук соболей и по нескольку бочек рыбы. По приезду партии Финоген отдавал бочонок рыбы и несколько соболей вертолётчикам, а они вывозили его со всей добычей в Казачинск. Там он начинал пьянствовать. Пьяным был весьма щедрым, угощал всех желающих. Быстро всё пропивал и жил на случайных заработках до осени, когда снова отправлялся зимовать на базу партии.  

  Пришли лошади. Дальнейшие работы мы решили начать с бассейна р.Верхний Ярал, занимавшего северную часть площади. Начальник объявил, что у него синусит, и он останется пока на базе лечиться.

   - Вы, ребята, там начинайте маршруты, а я подлечусь и подъеду, - напутствовал он нас.

   Транспортом были вьючные лошади. Первым отправился горный отряд. Когда лошади вернулись, отправились и мы. На подходе к табору горняков тропа шла по прямой сухой протоке, как аллее среди могучих тополей. Вдруг наша таборщица с громкими выкриками вырывается вперёд и бежит к табору горняков. Оттуда ей навстречу выбегает таборщица горняков и тоже что-то громко кричит. На середине дистанции они встретились, вцепились друг другу в волосы и началась борьба, сопровождаемая руганью. Мы не могли ничего понять. Картина была весьма забавная! Подбежали к ним, растащили их в разные стороны. Выяснилось, что на базе, когда делили кухонную утварь, они тайком прихватили кое-что друг у друга. Кое-как мы присмирили таборщиц и восстановили справедливость в разделении посуды. Посмеялись и обязали их решать споры мирным путём. На этом инцидент был исчерпан.

    В первый год было запланировано заниматься геологической съёмкой западных склонов Байкальского хребта. На этом участке широкие, выпаханные ледниками долины врезались до середины хребта. Склоны долин крутые, скалистые, изрезанные бороздами временных водотоков и ущельями-долинами боковых притоков. Водоразделы представляли собой острые гребни с возвышавшимися пиками. В вершинах боковых ручьёв были выпаханные ледниками кары - полукруглые выемки в водоразделах, окружённые скалистыми обрывистыми стенками. Около них располагались снежники. Некоторые из них не успевали растаять за лето. В днищах каров были озёра с кристально чистой водой.

   Особенно живописной была вершина ручья, впадавшего в Верхний Ярал у табора, где соединялись три кара, образуя, так называемый цирк. Из озёр в днищах этих каров вытекали ручьи, образуя мелкие водопады в скалистых ложах. Ниже были ещё две выпаханные площадки с озёрами, разделённые скальными уступами.

   Так как начальник с нами не поехал, то мы остались без руководства. Мы с Андреем Хайдуровым в одной должности. Кто-то из нас должен принять руководство на себя.

   - Я заниматься этим не буду, - сразу заявил Андрей, - бери эти обязанности на себя. Я добросовестно буду ходить в маршруты, приносить достоверный материал, а ты руководи: распределяй маршруты, рисуй геологическую карту, определяй объекты для работы горного отряда и т. д. Мне хотелось самостоятельно заниматься геологией, и потому я согласился. Я в какой-то степени даже благодарен начальнику. Благодаря его «синуситу», я за лето набрался опыта самостоятельных геологических исследований, что помогло мне в дальнейшем. Рисование геологических карт, когда маршрут за маршрутом нарождается геологическая карта, стало моим самым любимым занятием. Третим маршрутчиком был студент Коля Галимов.

   Мы имели геологическую карту масштаба 1:200 000 и должны были её уточнять. Но первые же маршруты показали, что она во многом неверна. На ней были нарисованы гранитные массивы с вертикальными контактами. А мы выяснили, что граниты слагают только верхние части водоразделов в виде «блина». Ниже располагается горизонтальный пласт песчаников около 100 метров толщиной. Под ними залегают вулканиты. Границы разных пород были хорошо видны на местности и на аэрофотоснимках. Нижней границей тела гранитов служит надвиг. То есть граниты образовались не здесь, а надвинуты с востока минимум на 10 километров. Геологическая карта, которую я стал рисовать по результатам маршрутов, сразу приняла другой вид. В гранитах мы обнаружили пегматитовые жилы с бериллом и пустотами с мелкими кристаллами горного хрусталя. Горный отряд стал их вскрывать и опробовать.

   От каждой встреченной разновидности пород надо было отбирать образцы, подтверждающие правильность рисовки карты, и пробы из находок полезных ископаемых. Для этого и был предназначен геологический молоток определённой формы, весом 600-800 грамм. Он делался из стали, которая не крошилась бы и не сминалась при ударах по камням. Но я ходил в маршруты с кувалдой весом два килограмма. Ею хорошо расколачивать глыбы. Образцы должны иметь «свежие» сколы, где была бы чётко видна фактура породы. То есть не иметь корочек выветривания. После того, как отколешь кусок камня, надо отбить лишний вес, острые углы и корочки выветривания. Обычно в левой руке держишь камень, а правой доводишь его до нужного вида.

    В одном из первых маршрутов при обработке образца я промазал и с размаха ударил по большому пальцу. Ноготь сразу стал тёмно-синим. Минут десять после этого я «плясал» от невыносимой боли! Когда боль немного стихла, я остановился. Но при малейшем движении любой части тела, палец как будто протыкали иглой. Надо было возвращаться на табор, прыгая с камня на камень. После каждого прыжка я невольно вскрикивал от боли, стоял несколько минут, пока боль немного стихнет, и прыгал далее. За несколько часов мы добрались до табора. Две ночи я практически не спал. Каждое движение во сне отзывалось в пальце острой болью, и я невольно просыпался. В маршруты эти дни я, конечно, не ходил. Постепенно боль уменьшилась, и на третий день я пошёл в маршрут, всячески избегая резких движений. Но разве это было возможно? Не считая слезшего ногтя, всё обошлось благополучно.

   В другом случае мы спускались по уступам со скалистого обрыва. Вдруг подо мной оборвался камень и я заскользил вниз по скале. Инстинктивно я стал цепляться за скалу с таким «рвением», что сломал на левой руке три ногтя почти до их середины. Обильно потекла кровь. На счастье, соскользнув метра полтора, я уперся ногами в уступ. Это и спасло меня от дальнейшего падения. Вначале я даже не почувствовал боли, но потом она дала мне знать. На такие случаи у меня была глазная тетрациклиновая мазь. Я её выдавливал прямо на рану. Она успокаивала боль, обеззараживала рану и способствовала быстрому заживлению. Затем заматывал бинтом рану и несколько дней её не снимал. Обычно после 3-4 дней рана затягивалась и можно было ходить без повязки. Вернулся я на табор со сломанными ногтями и перевязанной окровавленной рукой. На другой день, перевязав пальцы, я снова пошёл в маршрут. Лето ведь короткое, а план большой.

    Когда мы втроём заканчивали геологическую съёмку бассейна Верхнего Ярала, прибыл с караваном лошадей начальник. Мы ему доложили свои достижения, показали нарисованную геологическую карту заснятого участка. Он сходил в один короткий маршрут, убедился, что мы правы, сказал, чтобы мы переезжали в долину р.Ярал, и отправился снова на базу лечить «синусит». Стало понятно, что он симулирует и просто не хочет утруждать себя маршрутами. Но мы болели за  своё дело, решили, что надо работать дальше и отправились в долину Ярала.

   Решили начать работы с верхнего течения реки. В этих местах из деревьев росли только редкие чахлые пихты и лиственницы. Склоны были покрыты каменными россыпями, которые чередовались со скалами. Небольшие участки были покрыты малорослыми стлаником и карликовой берёзкой. В маршрутах вся вершина долины была, как на ладони. Однажды в маршруте я увидел вдалеке сохатого. Вот, думаю, добыть бы его, а то тушёнка осточертела, да и вообще продуктов в обрез. Начал покрадываться, мой спутник за мной.  Подошли метров на четыреста, а дальше открытое пространство. Если дальше двигаться, сохатый нас услышит. Решил стрелять. Залёг за камень, прицелился, выстрелил и попал в ногу. С нами была собачёнка-дворняга. В это время она учуяла сохатого и бросилась к нему. Не добежав метров 20, собака остановилась и стала лаять. Сохатый уставился на неё и стоит не двигаясь. Пока он отвлёкся, я зашёл сбоку, подкрался метров на пятьдесят, прицелился, выстрелил по лопаткам. Сохатый сразу упал замертво. Надо разделывать, а у нас только перочинный ножик. Подошла пара промывальщиков, возвращавшихся на табор, но тоже без солидного ножа. Я отправил рабочего на табор за подмогой. Благо, он был примерно в километре. Пришёл Андрей с ребятами. Образовалась группа из 8 человек. Уже стало темнеть. Только мы приступили к разделке, как из-за хребта вывалила чёрная туча и закрыла всё небо. Пошёл проливной дождь. Стало так темно, что мы еле различали друг друга. Делать нечего, надо возвращаться на табор, а за мясом приходить завтра. Но дороги совершенно не видно. Тогда мы построились цепочкой. Каждый ухватился за одежду впереди стоящего человека и буквально на ощупь поползли на табор. Андрей впереди, а я замыкающим, слежу, чтобы не потерять друг друга. Этот километр мы ползли больше часа. Утром нас разбудило Солнце. Мы быстро собрались, разделали сохатого, вернулись на табор с мясом и устроили пиршество. Молодёжь проинструктировали, что свежее дикое мясо надо есть помаленьку и ни в коем случае не запивать холодной водой, а то длительный понос будет обеспечен. По пути посмотрели вчерашний ночной путь. Он прошёл по самым неудобным местам:  по густым зарослям стланика, хотя рядом было голое пространство, через крупноглыбовые каменные завалы, а в первых метрах была мелкообломочная россыпь. В таких случаях это обычное дело, ведь ничего не видно.

   Каждый день стали  есть мяса досыта. Вместо осточертевшей банки тушёнки (вес нетто 337 граммов) стали брать в маршрут по доброму куску мяса. Здесь, по моему, будут к месту слова из самобытной геологической песни на известный мотив.

«Мы парни бравые, бравые, бравые.

Нам надо мясо, масло с разными приправами.

Тогда  прорвёмся мы везде, тогда пробьёмся мы везде,

И больше пользы принесём своей стране!»

   Отработав вершину р.Ярал, мы переехали ближе к выходу её из хребта. Я уже отмечал, что долина хорошо просматривалась, и никто не видел в маршрутах медведя. А он, оказывается, ходил здесь же, наблюдая за нами. На другой день я проходил через брошенный табор и увидел на бывших нарах «в знак презрения к нам» огромную медвежью кучу.

    В один из дней разразилась сухая гроза, и от молнии на правом склоне долины загорелся стланик. При выходе из гольцов склоны Ярала были неравномерно покрыты стлаником. К ночи огонь распространился по всему склону. Ночью красиво было смотреть, как весь склон был в огнях. Так как стланик рос неравномерно, то создавалось впечатление множества костров! Как будто огромная армия стала здесь бивуаком! Огонь распространялся сначала медленно по упавшей хвое и другого растительного мусора. Как бы подкрадывался. Достигал густой кучи высокого стланика. И вдруг высокое пламя взвивалось вверх! В это время к огню ближе, чем на 20-30 метров подойти было невозможно. Затем огонь постепенно ослабевал и полз к новой куче стланика.

   Утром огонь был не так заметен, но видно было, что он постепенно распространялся по склону к равнине, где была тайга. И тогда сгорел бы большой её участок. Этого нельзя было допустить! Решили остановить его продвижение. Выбрали борозду временного водотока, где не было стланика. Вырубили по её краям стланик и дождались, когда огонь на этой расселине остановится. Со знанием выполненного долга отправились на табор, а двух ребят оставили следить, чтобы огонь не перевалил через расселину.  Через час они бегут с «квадратными» глазами и кричат, что огонь прокрался через неё. Оказывается, они заигрались и не заметили, как огонь по мусору между камней пробрался на другую сторону расселины и пошёл гулять на просторе. Бросились мы к следующей расселине, сделали минерализованную полосу и поставили бдительный дозор. К вечеру пожар прекратился, оставив после себя обгорелые остатки кустов.

   Следующий мой маршрут был по свежей гари, что бывало и в последующем. Ещё кое-где дымились корни и головёшки. Гнетущее впечатление! Мёртвое царство! Как будто идёшь по другой планете! Обычно в маршруте то пробежит мышка, то пискнет пищуха, свистнет бурундук, метнётся белка или горностай, щебечут птички, порхают бабочки, ползает всякая насекомая «нечисть», над головой вьётся толпа комаров и мошки, ветерок шелестит листьями и ветками. А тут нет ничего живого! И абсолютная тишина! Каждый шаг поднимает тучу пепла, который проникает во все поры в одежде. Каждый обгорелый  куст стремится оставить на одежде чёрную метку. Приходишь на табор, как трубочист после работы. Кусты стланика обычно сгорают не до конца. остаются только, как растопыренные пальцы, набольшие чёрные палки. Концы их заострены, как пики. Не дай бог запнуться и упасть на них!

    Геологическая съёмка в долине р.Ярал показала, что с многокилометровыми надвигами мы ошиблись. Оказалось, что граниты слагали так называемую пластовую интрузию, когда магма внедрялась на глубине по ослабленной плоскости. А надвиги существуют, но перемещения по ним незначительные, лишь так называемые срывы по контактам пород с разными физико-механическими свойствами. Я был доволен, что разобрался в этой сложной геологической ситуации.

   Дальнейший путь наш лежал через базу в долину р.Нижней Ирели. Рассказали начальнику о новых геологических данных.

   - Я уже доложил в экспедицию, что мы («мы пахали») выявили крупные надвиги, так что рисовать карту надо с этих позиций, - заявил он. Но я на карте оставил свой вариант.

   По долине Нижней Ирели мы зашли как можно глубже в горы. Далее долина была завалена непроходимыми для лошадей глыбами. Для того, чтобы заснять вершину Нижней Ирели пришлось идти в многодневные маршруты.

   Один из моих маршрутов на левобережье р.Нижней Ирели пролегал через вершину около 2000 метров, возвышавшуюся прямо над табором. Меня сопровождал Толя с радиометром. Он был физически крепким, и спокойным человеком, никогда не ругался и все тяжести маршрутов переносил молча. Был конец августа, дни уже стали короткие, а я на подъёме задержался (как мы говорили: «заколотился»), пытаясь разобраться во встреченных геологических «новостях». Достигли мы вершины уже в сумерках. Вскоре настала безлунная ночь. Спускаться пришлось в темноте по скалистым уступам, заросшим густым стлаником. Внизу была видна светящаяся точка - костёр на таборе, который нас приветливо манил к себе. Подойдя к очередному обрыву, мы кидали камешки, чтобы определить его высоту. Если обрыв был невысоким, то мы, цепляясь за стланик, спускались на следующий уступ, постоянно рискуя оборваться и полететь в неизвестность. Если нам казался обрыв высоким, то мы «шарашились» по горизонтали, ища возможный спуск. С каждым уступом светящаяся точка костра становилась ярче, воодушевляя нас на дальнейший путь.

   Для охраны от медведей Толя постоянно носил на поясе длинный  кинжал, сделав к нему свинцовые ножны. Тяжесть приличная. Я выбирал путь, а он молча пробирался за мной. Вдруг слышу сзади от Толи первый раз за всё лето отборный громкий мат! Я понял, что с ним случилось что-то экстраординарное и ринулся ему на помощь. Оказалось, что он повис вниз головой в стланике, шнур от радиометра и кинжал перекрутились, запутались в кустах и Толя не может двигаться. С моей помощью он освободился от пут, и мы продолжили путь. Этот спуск занял у нас почти 5 часов. В первом часу ночи, наконец, спустились в долину  и устремились на табор. Наши товарищи не ложились спать, ждали нас, поддерживая костёр. Такое у нас было правило.

   Приближалась осень. Уже выпадал первый снег, «посеребрив вершины». Работа наша подходила к концу. Осталось заснять бассейн крупного левого притока Нижней Ирели. При выходе в долину реки ручей образовал двадцатиметровый водопад с огромным уловом. Но по склону была довольно сносная тропа, которая вела вверх по ручью. С трудом мы смогли пройти туда с лошадьми.

   Был один из последних маршрутов в вершине ручья. На равнине близко горела тайга. Дым с равнины волнами переваливал через водораздел и заполнял всё вокруг. Вдруг из этого дыма посыпал густой снег. Оказалось, снежная туча смешалась с дымом. Когда мы вернулись на табор, толщина снега уже достигала 10 сантиметров.

   Остался один маршрут вдоль склона. Утром облачность накрыла горы, шёл небольшой снег. Мы с Толей надели телогрейки, шапки и пошли в этот маршрут. Облачность опустилась, и мы продвигались вдоль скалистого склона в тумане, где видимость была не более 10 метров. Вдруг из тумана послышался гогот гусей и стая, как приведение, вылетела на нас в 10-15 метрах. Даже почувствовали ветер от их крыльев. Завидев нас, они круто развернулись и исчезли в тумане. По-видимому, гуси летели на юг вдоль гор, но в тумане сбились с пути и повернули вдоль склона в долину Нижней Ирели. Как только они выбрались из неё?

   Стали ждать лошадей, чтобы выбираться на базу. В течение нескольких суток по ночам шёл снег, а днём было ясно, и снег внизу таял. Каждое утро граница снега опускалась по склонам всё ниже. Нас было 10 человек. Еды оставалось мало. Утром каша перловая, в обед щи из банки, вечером вермишель и каждый раз по одной банке тушёнки. Хлеб выдавался по норме, большей, чем в осаждённом Ленинграде, но недостаточной, чтобы было досыта.

    Андрей Хайдуров увлекался киносъёмкой. У него был киноаппарат, и вот он решил разыграть и заснять утро на таборе, кто как встаёт. Первой поднимается таборщица. Она первым делом, как и все последующие, смотрит на небо, определяя состояние погоды. Разводит костёр. Далее начинают подниматься сотрудники партии. Первый по пояс голый бодро выскакивает из палатки, делает зарядку и по пояс умывается в ручье. Второй тоже быстро выбирается из палатки, идёт сразу к ручью, моет лицо и шею. Затем, лениво потягиваясь показывается следующий персонаж. Он, еле двигаясь, плетётся к ручью, промывает двумя пальцами холодной водой глаза и устремляется к костру. Наконец последнего в спальнике выносят из палатки, несут к ручью, там его вытрясают из спальника и он, не умываясь, плетётся к костру.

    На четвёртый день снег лёг и на табор, а к вечеру пришёл караван лошадей во главе с начальником. На утро, пока собирались, наступил полдень. Пообедали и тронулись в путь. Конюхи пустили лошадей идти самим, посчитали, что дорога одна и лошади сами найдут путь. Но при спуске в долину две лошади устремились по тропе вверх по долине. Пока их догоняли и возвращались, настала ночь. Андрей с двумя ребятами ушёл вперёд, развели на бугорке костёр и стали ждать нас. Чтобы идти в темноте, мы надрали бересты, сделали факела и двинулись вперёд.

   - Развели мы костёр, сидим вокруг, ждём вас, - рассказывал Андрей, - уже слышим шум каравана, видим пылающие факелы. Вдруг по тропе вылетает прыжками медведь. Скатился с бугра прямо к костру, сел на задницу и ошалело уставился на нас, затем кинулся в сторону и исчез. Мы успели только разинуть рты.

   По-видимому, медведь уже устроился на зимовку. А тут такой шум, огонь. Пришлось ему бежать. Скорее всего, он в старую берлогу не ляжет, новую уже не сделает, останется шатуном и погибнет.

   Через некоторое время из-за хребта вывалилась полная луна, и стало видно, как днём. Потушили факелы, и тронулся дальше. Мы с Андреем и карабинами на всякий случай пошли последними. Вдруг медведь одумается и захочет отомстить за беспокойство. Перед нами шёл умный старый конь, который не раз уже бывал в экспедициях. Звали его Председатель. Он шёл медленно и часто ложился отдохнуть. Мы сочувствовали, как ему тяжело.  Все ушли вперёд, а мы с этим конём плетёмся позади. Запомнилась восхитительная обстановка: полная луна, хоть газеты читай, кругом березняк, земля, покрытая ковром белого-белого снега и мы с Председателем впереди. Он очень устал, да и три дня уже не ел. Пройдёт метров 200 и ложится. Мы стоим около него, даём ему минут 5 отдохнуть. Жалко его, но надо идти на базу, как нам, так и ему.

   - Пора, Председатель, поднимайся, надо идти, - наконец тихо говорим ему. Он, кряхтя, поднимался, шёл, покачиваясь, еще метров двести и снова ложился. Так с остановками в середине ночи мы последними пришли на базу.

   На базе в зимовье расположился начальник с семьёй. С ними жила и Тося лаборантка. Гена Косовичёв поставил себе палатку с печкой и нарами, а все остальные расположились в десятиместной палатке. В центре поставили печку из железной бочки, а по периферии - нары. Устроились и решили отпраздновать окончание полевых работ. Выпили, попели! Участвовал и Финоген. После третей порции, он притащил бочку солёной рыбы.

   - Ешьте, ребята, сколько хотите. У меня её ещё много!

   Утром протрезвел, пришёл, молча забрал бочку и снова спрятал.

   При проектировании полевых работ предполагалось проводить большой объём горных работ с применением взрывчатых веществ (ВВ). Для этого завезли тонну аммонита. Но достойного объекта не было обнаружено. Поэтому горняков в конце августа уволили, а около 800кг ВВ осталось. Что с ней делать? Вывозить её и сдавать соответствующим организациям - большие затраты средств и времени. Из экспедиции пришёл приказ: «Ликвидировать на месте».

   Начали мы проводить различные эксперименты, определять сколько надо ВВ, чтобы расколоть тот или иной камень, срезать дерево различной толщины и т. п. Но видим, что так нам много времени надо для его ликвидации. Решили уничтожить его разом. К востоку от базы было голое заболоченное пространство шириной около одного километра. Чтобы наблюдать за результатом, мы завезли взрывчатку (около 600кг) за это болото и расположились за деревьями. Раздался оглушительный взрыв, поднялся большой столб болотной грязи, а на базе вылетели все стёкла в окошках, обращённых в сторону взрыва. Такой силы взрыв я видел один раз в жизни, хотя взрывчатку использовали неоднократно!

    В первых числах октября все горы покрыло снегом, мы завершили камеральную обработку полевых материалов, всё упаковали и  заказали вертолёт. Вертолётная площадка была в километре от базы на болоте. Для посадки вертолёта был сделан настил из брёвен. Туда мы перетащили всё имущество. Оставили лишь минимум для проживания.

   Погода установилась ясная. Ночами был мороз, а днём светило солнце. Почти все южные склоны гор очистились от снега. Хоть снова ходи в маршруты. Озеро на половину покрыло льдом. А вертолёт не летит. Так продолжалось до начала ноября. Полное безделье. Развлекались тем, что играли в «хоккей» на краю озера.

   Из питания остались только мука, тушёнка и солянка, такая кислая, что  «глаза на лоб лезли». Тося лаборантка стряпала хлеб. Три раза в день была солянка с тушёнкой, разогретые на сковородке. Две ложки съешь, больше не лезет! Остальное дополняли чаем с хлебом.

   Пытались ловить рыбу. Но Финоген так всё озеро выцедил, что за ночь в сеть попадалось и то не всегда лишь по одному хариусу, редко ленку.

   Наконец 2 ноября прилетел вертолёт МИ-1. Первую очередь уступили мне. У меня разболелся зуб, раздуло щеку, как барабан. Кроме того, в экспедиции мне обещали выделить квартиру. До этого мы семьёй скитались по квартирам. Получить квартиру была большая проблема! В экспедиции из-за них были большие баталии! Бывшие друзья часто становились врагами на всю жизнь! Вдруг без меня всё перерешат! Перефразируя классика: «в экспедиции работал хороший народ, его только портил квартирный вопрос». Я этот месяц ожидания вертолёта извёлся!

   Вылетел я в Казачинск. А на другой день началась непогода. До Иркутска раз в день летал самолёт АН-2, который брал 10-12 человек. Пришёл в кассу, а там на очереди около 50 человек! Что делать? Я пошёл в больницу к стоматологу. Там врачом была девчонка, только что окончила Иркутский мединститут. Я рассказал о своём положении с квартирой, упирая на то, что жена у меня тоже молодой врач, только что окончившая тот же институт. Уговорил её, и она выписала мне направление в челюстно-лицевую клинику в Иркутск на срочную операцию.

   - А теперь, - говорю - вырвите мне этот больной зуб! Что она и сделала.

   С этой справкой я попал в первый ряд очередников. Зуб прошёл, опухоль спала, а самолёт из-за погоды не летит. Я хожу с перевязанной щекой изображаю из себя сильно больного. Наконец, 5 ноября прилетел самолёт и я первым же рейсом вылетел в Иркутск. Чтобы не увидели летевшие со мной жители Казачинска, я снял надоевшую мне повязку только, когда сел в такси.

   Мы жили на квартире в конце предместья Радищево. Я приехал к дому, никого нет. Заглянул в «нашу» комнату, а она пустая. Я опять на такси и поехал к друзьям Шиверским. К счастью у них оказалась дома мама. Она сказала, что дали квартиру и нам и им, но где, она не знает. Скоро должен за ней приехать Юра. Через некоторое время он появился и мы поехали на улицу Чайковского, где нам и им дали квартиру. Радость встречи, совпала с радостью обретения своего жилья! 1962.

Продолжение 1963-1964