Новости
04
Декабря 19
Января |
В маршрутах и походах. Приключения геолога. 1961-1962. Владимир Булдыгеров"Ведь я же геолог, ребята! Не надо мне жизни иной!" Ю.В. Белугин
1961 год Оставшаяся непокрытой геологической съёмкой часть хребта была недоступной для лошадей, поэтому для её отработки использовали вертолёт. Весной для нашего отряда при выходе р.Кутимы из гольцов построили базу, куда в конце мая этот отряд был доставлен вертолётом. Кроме Жени Адамова и меня, в отряде был на практике студент 3-го курса геологического факультета ИГУ Станислав (мы его звали Стас) Козлов. Он должен был заниматься шлиховым опробованием (впоследствии Стас работал в Читинском геологоуправлении, где руководил крупными геологическими партиями). Кроме нас, в отряде было два радиометриста, шлиховщик и таборщица. На базе отряда оставались радист Саша и пекарь, который снабжал нас хлебом. Пекарь был отличным специалистом своего дела, но чифирист. Без чифира он не мог ничего делать. Чифир приготовлялся так: 50-граммовую пачку чая заливали стаканом воды, давали ему хорошо прокипеть, остужали и пили мелкими глотками. Два-три глотка хватало часов на 10 весёлого, возбуждённого состояния. В этот период человек мог интенсивно работать. После этого он становился вялым и угнетённым. Для поддержания жизненного тонуса требовалась следующая порция чифира. Пекарь обычно с вечера заводил тесто и начинал топить печь. Целую ночь он с песнями занимался выпечкой хлеба. К утру отличный хлеб был готов. Когда мы были ещё на базе, свежий, горячий хлеб подавался к завтраку. На горячий пышный хлеб намазываешь масло, а оно тает! Такой бутерброд со сладким чаем - объедение! Первый намеченный участок работы находился в 10-12км от базы отряда в бассейне р.Безымянки. Отправились мы туда вчетвером: я, Стас Козлов и двое рабочих, выбрать посадочную площадку для вертолёта. Взяли два топора. Вооружение: у меня карабин, у Стаса ружьё 32-го калибра. С нами увязалась собака-медвежатница, такая старая, что уже не бегала, а только ходила. День выдался солнечный. На базе снег уже растаял, а склоны хребта ещё сияли огромными снежниками. Поднявшись из долины р.Кутимы, мы вошли в лес, где снег лежал большими участками толщиной местами больше метра. Снег прямо на глазах становился рыхлым и водянистым, а под ним зажурчали ручьи. К месту мы добрались мокрыми по пояс. Времени у нас было немного. Решили костёр не разводить, а обсушиться на солнышке. Поляну для вертолетной площадки нашли на крутом борту ручья, высотой метров 20, густо заросшем до самого верха трёх-пяти метровым стлаником. Поляна, окруженная деревьями, оказалась небольшой. Её надо было расширить, вырубив деревья. Решили так: полчаса двое рубят, двое отдыхают, затем меняемся. Разделились на пары: я с рабочим и Стас с рабочим. Оружие сложили у края склона на бревно. Начинали работу мы. Через полчаса сменились, и сели на поваленное дерево отдыхать в 5 метрах от склона, где лежало оружие. Сидим, греемся на солнышке, наслаждаемся! Вдруг мой напарник говорит: - Владимир Васильевич, смотрите, кусты шевелятся! Вершины стланика ходили ходуном. Было видно, что кто-то по крутому склону пытается из стланика выбраться к нам. Вариант был только один. - Медведь, - крикнул я и бросился к карабину, а Стас к ружью. Только мы схватили оружие, как ветки стланика раздвинулись, и в двух метрах от нас показалась огромная чёрная медвежья морда с маленькими злыми глазами. Стас опередил меня на секунды, выстрелил, не целясь, и не попал. Я лишь успел передёрнуть затвор. В поле у меня всегда в магазине карабина было 4 патрона, а ствол свободен. Передёрнул затвор, и карабин готов к выстрелу. Тем временем медвежья морда исчезла. В моменты внезапной опасности всё происходит стремительно, испугаться не успеваешь и действуешь быстро автоматически. В сознании же всё прокручивается, как в замедленной съёмке. Страх приходит потом, когда ты начинаешь представлять, что могло бы произойти. Я держу карабин наизготовку у плеча, ожидая медведя из стланика, где он первый раз появился. Вдруг боковым зрением замечаю какое-то движение. Поворачиваюсь и вижу, что на меня вдоль бровки склона прыжками несётся огромный медведь. До меня ему оставалось метров 6, а прыжки у него метров по 10. Медведь перед прыжком как бы складывается, затем отталкивается всеми лапами, распрямляется и летит. Впечатляющее зрелище, если он несётся не на тебя... Дальнейшее происходило мгновенно. Медведь приземляется в 6 метрах, готовится сделать последний прыжок, и мне конец. В это время наша собака-старуха учуяла своего всегдашнего врага, «вспомнила молодость» и бросилась к медведю. Медведь почему-то очень бережёт свой зад и собаки-медвежатницы это знают. Они кидаются не прямо на медведя, а к его заду, уворачиваясь от ударов медвежьих лап. Обычно он садится, отмахиваясь лапами, или бросается на собак. Этого момента достаточно, чтобы охотник успел его уложить. «Наш» медведь вместо прыжка тоже сел, я выстрелил и передёрнул затвор для следующего выстрела. Медведь метнулся к обрыву и покатился вниз к ручью. Собака со свирепым лаем кинулась за ним. Всё это произошло за несколько секунд. Но в сознании отражается, что я медленно поворачиваюсь, вижу медленно плывущего в прыжке медведя. Он медленно приземляется. Собака медленно бежит к нему. Медведь садится, я стреляю, и он скрывается за кромкой склона. Так и вспоминается. Мы выскочили на обрыв и увидели, что медведь лежит на островке посреди ручья, шириной не больше 10 метров. Как оказалось, пуля перебила ему позвоночник и задние лапы ему не подчинялись. Он только смог скатиться вниз по склону. Собака носилась перед его мордой со свирепым лаем, а медведь пытался на неё прыгнуть, но не мог. Стрелять нельзя, можно попасть в собаку. Мы уселись на краю крутого склона и стали наблюдать, что будет дальше. Минут через 5 медведь прекратил свои броски и затих. Собака вскочила ему на спину и стала рвать шерсть, пытаясь добраться до шкуры. Это было зрелище! Трудно передать словами! Она вгрызалась в густую шерсть. Шерсть забивала ей пасть. Собака поднимала морду вверх, выплёвывала шерсть: - Птьфу, птьфу, птьфу - взвизгивала и снова погружалась в шерстяные заросли. Поняв, что медведь мёртв, мы спустились к нему. Собаку еле оттащили и привязали. Это был медведище! Как будто гризли забрёл к нам из Северной Америки! Он был почти абсолютно чёрный, лишь на боках и на животе - чуть буроватый. Вчетвером мы еле-еле могли его ворочать, а на шкуре осенью в деревне спали вчетвером. Я таких гигантов больше не видел! Да что я? Когда мы вернулись в деревню Кутима, то к нам приходили все деревенские мужики, как на экскурсию. А они с малых лет охотники. Смотрели шкуру, качали головами и говорили только: - Ну и ну! Вот это медведище, мы такого не видали! Мы занялись разделкой туши. В борту долины был мощный снежник. В снегу вырыли глубокую пещеру и запрятали туда добычу. Как мы прикинули, мяса было более 400кг. Задние стёгна приходилось нести только вдвоём. Всей партией (около 20 человек) мы питались этим мясом, не экономя, целый месяц. Сала на задней части было на 4 пальца. Натопили целое ведро внутреннего жира. Всё лето на нём стряпали лепёшки. (Это подтверждает, что жир медведь в спячке почти не расходует. Жир ему нужен, когда он поднимается из берлоги, а травы для питания ещё нет.) Вкус медвежьего мяса очень зависит от того, чем он питается. Если он задрал зверя, да ещё его проквасил, прежде чем съесть, что он любит делать, то медвежье мясо почти невозможно есть из-за отвратительного запаха и вкуса. Весной в горах много дикого лука. И медведь вначале питается им. В этом случае мясо также очень невкусное. Но когда у нас кончались продукты, то приходилось довольствоваться им. Когда медведь питается кедровыми орехами, то мясо вполне съедобное. «Наш» медведь, видно, только поднялся из берлоги, поэтому его мясо было весьма вкусным, без всякого неприятного запаха. Так закончилась моя самая драматичная встреча с медведем. Спасла меня собака. Выстрелить я бы успел, но медведь был бы уже в прыжке и обрушился бы на меня всей своей массой. Да ещё не ясно, куда бы я попал. Возможно, я бы его лишь ранил. Тогда исход был бы один. И не было бы этих воспоминаний. Были ещё случаи, когда медведь проявлял по отношению к нам агрессию. Но в этих случая я заранее был готов встретить его. А с карабином в маршрутах и переходах в этих звериных краях я не расставался. Когда прилетел вертолёт, то я полетел смотреть площадку для посадки. Это была первая площадка для вертолёта, которую я выбирал. Требований для посадки вертолёта я не знал. Вырубленная нами площадка не годилась: была мала и имела наклон. Естественную площадку нашли с вертолёта на междуречье р Безымянки и её правого протока. Она имела треугольную форму со сторонами по несколько сотен метров. С двух сторон её ограничивали крутые спуски в долины, третья сторона - крутой каменистый склон хребта. В 50 метрах от палаток тёк ручей, откуда мы брали воду. О вертолётчиках и наших с ними взаимоотношениях я расскажу дальше. В первый маршрут я решил пойти в кедах. Надо было обойти вершину р.Безымянки по водоразделу. Длина маршрута без подхода и выхода около 12км. На таборе снег уже сошёл, а вверху его ещё было много. Каменистые и скалистые участки чередовались с обширными снежниками. Сразу же кеды промокли и «раскисли», по камням ступни набивались до боли, но маршрут надо выполнять. (Когда приезжаешь в поле из города, то кожа на ногах тонкая. От постоянного хождения по камням и лесу кожа постепенно грубела и покрывалась толстыми твёрдыми мозолями. Когда возвращались в город, через некоторое время она начинала отслаиваться целыми пластинами, как говорили в моём детстве «лавтаками»). В одном месте водораздел представлял собой острый снежный гребень. Преодолеть его было можно только сидя верхом на снежном гребне с помощью рук. К концу маршрута я еле передвигался, превозмогая боль. Подошвы ног опухли, стали как подушки. Пришлось отлёживаться, пока не спала опухоль. После этого в маршруты я больше в кедах не ходил. Как мы потом установили, лучшая обувь для маршрутов - резиновые сапоги. Но они выдавались только промывальщикам, а нам были положены тяжелые кирзовые.
Сделали первые маршруты. В маршрутный день подъём был в 7 часов. На четвёртый день пора камеральничать, обрабатывать собранный материал. Значит можно немного поспать. Сквозь сон слышу: встала таборщица, разожгла костёр. Забрякала ведром, значит, пошла за водой. Через некоторое время проснулся. Чувствую, что прошло уже много времени с тех пор, когда поднялась таборщица. Но на таборе подозрительно тихо. Толкнул Женю. - Таборщицы что-то давно не слышно. Вышли из палатки. Всё в густом тумане, в 10 шагах ничего не видно. Костёр уже потух, и таборщицы нет. Видать, пошла за водой и в тумане заблудилась. Покричали, никто не откликается. Надо искать. Чтобы самим не сбиться, решили идти вдоль кромки крутого склона и обойти плоский участок по периметру. Отошли метров 100 от табора, вдруг из тумана показалась наша таборщица с ведром. Воды в нём было около половины. Она быстро шла поперёк нашего пути мимо табора. - Ты куда пропала? - Спросили мы её. - Пошла за водой и заблудилась. Но теперь я точно иду на табор. Как выяснилось, она с ведром воды уже около часа кружила в тумане. Ориентироваться в тумане на ровном месте очень сложно, даже опытному человеку. Обычно выбирать место для нового табора летал я в сопровождении маршрутного рабочего. С одной стороны, посадочная площадка должна соответствовать требованиям техники безопасности для вертолётов, что определял пилот, с другой - располагаться в оптимальном месте для продолжения наших работ. С вертолётом бывают всякие казусы. Второй рейс он может и не сделать: испортилась погода, забарахлил мотор. Да мало ли что может произойти в период между рейсами. Поэтому первым рейсом мы брали с собой всё необходимое для автономного существования и работы в течение недели: палатку, спальники, топор, посуду и запас продуктов, и другое. Вот и на этот раз новое место для табора выбирать полетел я, как всегда, с маршрутным рабочим. Табор должен был располагаться вблизи восточной границы площади работ, а карты соседней территории у нас не было. Прилетели в район будущих работ. Я сориентировался по рельефу и топокарте, вроде всё сходится, и ровная площадка для вертолёта тоже есть. Высадились, перебросили весь табор, устроились. На утро наметили маршруты. Славу Козлова отправили на два дня ошлиховать крупный ручей с притоками. Начал я маршрут, вижу, рельеф что-то не совсем соответствует карте. Я должен был пересечь неглубокую долину с пологими бортами, а тут крутой и продолжительный спуск. Поднялся я на другой борт. Наш табор чётко виден. Беру азимут на него и вижу, что он не соответствует карте на 60 градусов. Непонятно, в чём дело! Вокруг глыбы чёрных пород, Взял я образец и решил проверить его на магнитность. Смотрю, а стрелка компаса бегает от него, как сумасшедшая. Выходит, сижу я на массиве пород с высокой магнитной активностью (после, зимой определили, что этот образец содержал более десяти процентов магнитного минерала - магнетита). Думаю, вот почему азимут на табор не соответствует карте! Но далее снова идут неувязки рельефа с картой. Кое-как закончил маршрут и поспешил на табор. На таборе уже сидит Женя. - У тебя в маршруте всё было в порядке? - Возбуждённо спросил он. - Были неувязки из-за пород с повышенной магнитностью. - А я бросил маршрут. Он совершенно не соответствует карте. Я взял карту, поднялся на гору и понял, что наш табор расположен в четырёх километрах от своей территории. Оказалось, что рельеф здесь очень сходен с тем, куда нам надо было перелетать. Так как карты соседней территории у нас не было, то я и ошибся. Нас охватило беспокойство, как же Слава теперь найдёт табор? Ведь мы его отправили совсем не по тому ручью, что указали ему на карте. На другой день в тревоге сидим на таборе. Где его искать, если в срок не вернётся? И, вот радость, к вечеру он возвращается! Он опробовал заданный ручей и не стал переваливать водораздел, как намечалось, а пошёл обратным путём по ручью. Вертолёт должен был прилететь к нам через три дня. Чтобы не терять драгоценного летнего времени, пришлось нам для картирования своей площади делать длинные, как мы говорили, «продолговатые» подходы по «чужой» территории.
Погода стояла хорошая. Вертолёт летал почти без задержек. Работа быстро продвигалась к концу. Вдруг 7 августа, придя из маршрута, получил радиограмму: «Умер Саша». Для меня это - как удар по голове. Единственный близкий мне Саша - брат, который был на 7 лет меня старше. Он всё детство был мне нянькой и защитником, а потом и кормильцем для нашей семьи. Работал он машинистом на станции Магдагачи Амурской железной дороги. Путь до неё из партии длинный и, главное, со многими препятствиями.
Решил попытаться успеть на похороны. В тот же день отправился на базу. Уже по темноте достиг её, переоделся в относительно цивилизованную одежду и приготовил резиновую лодку. Чуть начало светать поплыл вниз по Кутиме. К вечеру был в деревне. Дальше двигаться нужны были немалые деньги. Я надеялся, что начальник партии будет на базе. Но он был в отряде. Что делать? Пошёл по деревне «с протянутой рукой». Но какие деньги у колхозников? А в деревню недавно приехала новая работница почты. Это была миловидная стройная девушка лет 20. Я обрисовал её обстановку, пообещав, что только начальник появится в деревне, деньги сразу вернёт. Она мне, совершенно незнакомому человеку поверила и выдала без всякой расписки нужную сумму. Но надо было ещё добраться до Киренска. За ней ухаживал молодой лесник. Эта девушка уговорила его бесплатно доставить на моторной лодке до Киренска. Разве мог он отказать любимому человеку! Я ей был бесконечно благодарен! Как хорошо, что встретились добрые люди! Ведь, если бы в это время нагрянула ревизия, то дело пахло судом. У него сразу нашлось дело в Киренске. Рано утром мы поплыли на моторной лодке до Киренска, и к концу дня я был уже в аэропорту. Самолёт должен был лететь в Иркутск утром. На моё счастье в нём оказалось свободное место. В обед я был в Иркутске. Как раз через несколько часов должен был вылетать самолет рейсом (тогда был такой рейс) Иркутск - Чита - Магдагачи - Благовещенск. И оказались свободные места. К вечеру я был в Магдагачи, но Сашу в этот день утром похоронили. Попал на поминки. Как мог, попытался утешить маму, да разве это возможно! Два дня пробыл в Магдагачи, но надо лететь обратно. С помощью родственников, которые работали в аэропорту, меня взяли на грузовой самолёт. Переночевал в Иркутске, утром вылетел в Киренск. Опять же оказалось свободное место в самолёте. А в Киренске готовился вертолёт для вылета в нашу партию. Получилось, что я отсутствовал при такой сложной дороге всего 7 дней. Меня как будто вела неведомая рука, убирая с моего пути возможные препятствия. А Ливерий Дмитриевич, как только выехал в деревню, по моей записке сразу деньги вернул. В 1961 году, благодаря хорошей погоде, бесперебойной работе вертолёта, удобному расположению вертолётных площадок, мы уже к концу августа выполнили задание и вылетели на базу партии в деревню Кутиму, где активно занялись камеральной обработкой собранных материалов. Это, возможно, спасло нас от многих неприятностей. Дело в том, что этот год оказался, так называемым, «голодным годом». Не было ни ягод, ни кедровых шишек, на которых медведи жируют. Осенью медведи, которых развелось большое количество, не смогли нагулять необходимого количества жира не легли на зиму в спячку, а превратились в шатунов. Большинство медведей из-за этого погибли. Оставшиеся в хребте геологи Сосновской экспедиции рассказывали потом, что в сентябре эти звери приходили к ним на базу, на канавы. Медведи приходили к сёлам на р.Киренге, задирали коров, собак. Охотников отправляли в тайгу на зимнюю охоту, как на фронт! На следующий год я за всё лето увидал лишь одного медведя. Местные охотники вблизи деревни убили медведицу, а медвежонка поймали и привезли в деревню. Наш завхоз купил его за бутылку водки и решил привезти в Иркутск на мясо. Пока камеральничали в деревне, медвежонка посадили на цепь в огороде. Местные жители, в основном дети часто приходили понаблюдать за ним, приносили ему еду. Медвежонок почему-то сразу полюбил табак. Оказывается, дурные привычки бывают не только у людей! Ему кидали окурки, а он с большой охотой их съедал. Один раз медвежонку кинули горящий окурок. После этого он сначала затаптывал окурок, а лишь потом его съедал. В начале сентября в деревне собралась вся партия, и мы занялись подготовкой к выезду в Иркутск. Располагались мы в доме одинокого весьма приветливого деда на краю деревни. Бригадир местного колхоза попросил нас помочь выкопать колхозный картофель. Начальник партии выделил для этого один день и согласовал его с бригадиром. В назначенный день вся партия в 8 часов утра «в полной боевой готовности» собралась во дворе. Ждали бригадира, чтобы он выдал нам рабочий инвентарь и указал объект для работы. Выдался прекрасный осенний день: сияло Солнце и была лёгкая осенняя прохлада. То, что нужно для физической работы. Проходит час, другой, никто к нам не приходит. Деревня словно вымерла, на улице никого не видно. Послали двух ребят в разведку. Возвращаются они в возбуждении. - Там, в правлении вся деревня гуляет! Оказалось, что бригадир утром вышел на крыльцо, увидал низко летящую стаю гусей, схватил ружьё и подстрелил несколько гусей. Это дело решил отпраздновать. Целый день всей деревней пили водку, пели и плясали. Вот такое отношение к колхозному труду! Своя картошка почти у всех уже была выкопана. Что нам делать? А у деда, у которого мы жили, картошка ещё стояла. - Раз день у нас выделен на сельхозработы, то давайте поможем нашему деду выкопать его картошку, - предложил начальник партии. Все с энтузиазмом согласились. Помочь хорошему человеку в радость. И через два часа огород деда был чистым, а картофель в подполье. Через два дня пришёл теплоход, и мы отправились в Киренск. Теплоход был загружен «под завязку». Многие пассажиры, покидали деревни по Киренге навсегда и ехали семьями со своим скарбом в Киренск. Я видел потом эти заброшенные деревни. Печальное, щемящее душу зрелище! Стоят рядами добротные дома с заколоченными окнами, надворными постройками, заборами. Всё сплошь заросло травой выше пояса. И тишина! Медвежонка привязали на корме. Сразу же он оказался главным развлечением для ребят. Они постоянно крутились около его, часто дразнили. Медвежонок стал проявлять агрессию. Один раз маленькая девочка подошла к нему слишком близко. Медвежонок сгрёб её лапами и потащил к себе. Пришлось отбирать девочку у него. Хорошо, что она была одета в телогрейку, поэтому всё обошлось благополучно. После этого завхоза обязали дежурить около медвежонка. Из Киренска на теплоходе доплыли до Усть-Кута. Далее поездом доехали до родного Иркутска, где нас ждала радостная встреча с близкими. 1961.
1962 год В Геологосъёмочной экспедиции каждый год весной вывешивают списки распределения сотрудников по партиям. В Кутимской партии, которая последний год должна работать на платформе, я оказался лишним. Меня записали во вновь создаваемую партию, которая также должна была работать на платформе. Платформа представляет собой относительно ровную поверхность, сплошь покрытую тайгой с простым геологическим строением. В физическом отношении в её пределах работать легко. Геологические задачи в основном тоже простые. Мне же хотелось работать в горах, в районах со сложным геологическим строением, где есть с чем разбираться, как летом в поле, так и зимой в камеральный период. Поэтому я написал руководству экспедиции рапорт: «Прошу направить меня в партию, которая будет работать в складчатой области». Моё желание было удовлетворено, и меня определили в Яральскую партию, которая должна была проводить геологосъёмочные работы масштаба 1:50 000 в северной части Байкальского хребта. Коллектив партии был укомплектован не полностью и состоял из начальника, завхоза, двух геологов и прораба, минералога и лаборанта. Не было старшего геолога и начальника отряда. В процессе работ у меня сформировалось к начальнику негативное отношение, поэтому не хочу называть его фамилию, чтобы не доставлять неприятных минут его потомков. Остальной коллектив был замечательный. Завхозом был весёлый, не унывающий, деятельный Дмитрий Николаевич Ивернев. Он был на войне, служил в разведке, имел многочисленные награды. Мы звали его дядя Дима. Минералог Лена - жена начальника партии, хороший специалист, добрая, отзывчивая женщина. Она взяла с собой шестилетнего сына, так как должна была, вместе с лаборантом Тосей всё лето находиться на базе и просматривать шлихи, которые мы присылали ей из отряда. Тося также пекла хлеб, который доставляли нам в отряды. Кроме меня, геологом был Андрей Леонтьевич Хайдуров. Это щепетильно честный, увлекающийся, много знающий человек. Несколько лет Андрей ездил в Амакинскую экспедицию, занимавшуюся поисками алмазов. Поэтому имел большой опыт полевой жизни. Занимался разными видами спорта, был кандидатом в мастера спорта по стрельбе из винтовки. Мы с ним прожили три полевых сезона в одной палатке, и не было у нас ни одного конфликта. Андрей научил меня правилам стрельбы из карабина, что весьма пригодилось мне в дальнейшем. Прорабом был добродушный Гена Косовичёв. Он никогда ни с кем не ругался, не повышал голос, умел ладить с горнорабочими. На практике в партии был студент Томского университета Галлий Керимович Галимов. Мы звали его Коля. Тоже замечательный, любознательный и безотказный товарищ. После окончания университета он приехал на работу в Иркутское геологоуправление, вскоре стал начальником крупных партий, специалистом по геологии Восточного Саяна. Гена Косовичёв руководил горным отрядом. Он состоял из 5 горнорабочих, каждое лето устраивающихся в партии. Прораб обычно стремился взять на работу опытных горняков, с которыми уже работал и которые показали в прошлом старательными, безотказными и нескандальными людьми. Горняки тоже стремились устроиться к знакомому прорабу, который давал заработать и не третировал их. Вот и на этот раз подобрались горняки, уже работавшие под руководством Гены. Особенно запомнился горняк Железнов. Он каждый год приезжал из г.Горького, где у него были жена и дети. Увольняясь осенью, он прощался со всеми и говорил, что больше не приедет, так как жена ругается и дети подрастают. Но в марте обычно присылал письмо, где просил зарезервировать ему рабочее место и сообщить дату выезда на полевые работы. Мы спрашивали горняков: что же вас снова и снова заставляет ехать на эту тяжёлую, грязную работу с неустроенным бытом, мокнуть, мёрзнуть, а иногда и голодать? - Привыкли, - отвечали они, - каждую весну тянет в эти просторы, где чувствуешь какую-то свободу от постоянных забот, семейной сутолоки, людской скученности. Заработок, как причину поездки в поле, они, в большинстве, ставили на второе место. Некоторые ехали в партию, чтобы отдохнуть от водки или от одиночества. Бывали среди них и бродяги (бичи) без своего угла. Маршрутными рабочими-радиометристами обычно нанимались молодые люди, школьники старших классов, студенты на каникулы, захотевшие «хлебнуть романтики», посмотреть новые места, тайгу и горы. В большинстве своём они были неплохими нашими спутниками, но попадались и отрицательные типы, которые явно ошибались своим выбором. От таких при первой возможности мы стремились избавиться. Но часто приходилось их терпеть и пытаться воспитывать, так как в горах замену им не найдёшь. А набирали рабочих строго по штатному расписанию. На полевой сезон были приняты две таборщицы. Для горного отряда приняли пожилую женщину. Варила она сносно, но была довольно полная, и пешие переходы ей давались с большим трудом. При переездах рабочие бросали жребий, кто будет сопровождать её. В день переезда рано утром отправляли таборщицу с выбранным рабочим с ружьём в поход. Сами варили завтрак, вьючились и трогались в путь. По пути обгоняли их, приходили на новое место устраивали табор, варили ужин. Поздно вечером рабочий «пригонял» таборщицу. В пути он часто заставлял её идти вперёд, только угрожая оружием. Не ночевать же по пути без еды под открытым небом. Вскоре горняки сказали, что им не нужна такая таборщица. Её уволили, а завхоз привёз другую. Это была семнадцатилетняя девушка, буквально сияющая красотой. Но оказалось, что она большая лентяйка, варила из рук вон плохо, вдобавок была большая грязнуля и распутница. К этому времени она уже завела ребёнка, подбросила его маме, а сама отправилась искать приключений, и попалась на глаза нашему завхозу. Она почти не умывалась. - Ты бы хоть шею помыла, - как-то заметили ей рабочие. - А она у меня загорела. - Ну, пошли к ручью. - И буквально помыли ей шею. В общем, рабочие в середине лета заявили, что им такая таборщица не нужна. Лучше мы сами по очереди будем варить еду. Её также уволили и ближайшим вертолётом отправили из партии. Был у нас маршрутный рабочий Толя восемнадцати лет, добродушный, весёлый здоровяк. Я его взял к себе в сопровождающие. Он без ума влюбился в эту таборщицу и заявил, что по окончании полевого сезона женится на ней. - Толя, что ты делаешь, - говорили мы ему, - разве не видишь, что она за фрукт. - Всё равно, я её люблю! Когда стол вопрос об её увольнении, то и Толя собрался увольняться. Тогда мы, в день прилёта вертолёта, под благовидным предлогом отправили его в другой отряд. Когда он вернулся и обнаружил, что его возлюбленной нет, то тоже засобирался улетать. Мы его еле отговорили. - Всё равно после возвращения из партии, я её найду. Толя благополучно доработал до конца сезона. Выполнил ли он своё обещание, мы не знаем. В съёмочном отряде таборщицой была молодая девчонка. Поварским искусством она нас не баловала, но выполняла свои обязанности сносно.
База нашей партии располагалась на берегу Нижнеирельского озера. Она досталась нам в наследство от Кунерминской партии, которая проводила здесь геологическую съёмку масштаба 1:200 000. Руководил ею также начальник нашей партией. Кунерминская партия в течение трёх лет пользовалась этой базой. На зиму они оставляли со сторожами на ней всё имущество. Главным охранником был житель Казачинска Финоген. В течение четырёх лет, включая год в нашей партии, у него был такой жизненный цикл. Всю зиму он занимался охотой и подлёдным ловом рыбы. Добывал до 70 штук соболей и по нескольку бочек рыбы. По приезду партии Финоген отдавал бочонок рыбы и несколько соболей вертолётчикам, а они вывозили его со всей добычей в Казачинск. Там он начинал пьянствовать. Пьяным был весьма щедрым, угощал всех желающих. Быстро всё пропивал и жил на случайных заработках до осени, когда снова отправлялся зимовать на базу партии. Залетели мы на базу в начале июня. Лошади задержались. Чтобы не терять время, решили маршруты сделали с базы. Отправились в долину р. Нижней Ирели при выходе её из гольцов всем съёмочным отрядом на два дня, в том числе и начальник партии. Долина реки здесь широкая, заросшая густым лесом. Нашли место для табора в середине долины среди леса и пошли в маршруты. На таборе оставили мальчика Колю Туркина. Он должен был к нашему приходу приготовить ужин и наломать веток стланика и (или) пихты для постели. Для спокойствия оставили ему ружьё. Возвратились из маршрута уже в сумерках. На месте табора потухший костёр, а Коли нет. Кричим, стреляем, всё тихо. Что делать? Решили у переночевать, а с утра заняться поисками пропавшего Коли. Но тут он заявился и рассказал: - Остался я один. Стало мне скучно, решил пойти поохотиться неподалёку. Отошёл, а назад выйти к месту табора не могу. Ходил целый день, а табора всё нет. Стало темнеть. Гляжу, впереди темнеет что-то. Решил, что это медведь, испугался, выстрелил, а он не двигается. Подошёл поближе, а это обгорелый пень. Пошёл дальше и тут услышал выстрелы. Обрадовался и пошёл в том направлении. Увидел отблески костра, обрадовался. Сделали ему внушение, да и устроились спать. Да какой сон у костра? На другой день снова пошли в маршрут. Поднялся я с радиометристом на гору, и тут налетела гроза. Решили переждать грозу и забрались под густой стланик, который рос полосой вдоль хребтика. Сверкают молнии, гремит гром, льёт дождь. Вдруг видим: молния словно копьё вонзилась в стланик метрах в ста от нас и раздался оглушительный грохот. А у нас полно железа: молоток, карабин, радиометр. Выскочили мы из под укрытия и, не обращая внимания на дождь, заспешили по мокрым камням вниз. К счастью, гроза быстро кончилась. Пришли лошади. Дальнейшие работы мы решили начать с бассейна р.Верхний Ярал, занимавшего северную часть площади. Начальник объявил, что у него синусит, и он останется пока на базе лечиться. - Вы, ребята, там начинайте маршруты, а я подлечусь и подъеду, - напутствовал он нас. Транспортом были вьючные лошади. Первым отправился горный отряд. Когда лошади вернулись, отправились и мы. На подходе к табору горняков тропа шла по прямой сухой протоке, как аллее среди могучих тополей. Вдруг наша таборщица с громкими выкриками вырывается вперёд и бежит к табору горняков. Оттуда ей навстречу выбегает таборщица горняков и тоже что-то громко кричит. На середине дистанции они встретились, вцепились друг другу в волосы и началась борьба, сопровождаемая руганью. Мы не могли ничего понять. Картина была весьма забавная! Подбежали к ним, растащили их в разные стороны. Выяснилось, что на базе, когда делили кухонную утварь, они тайком прихватили кое-что друг у друга. Кое-как мы присмирили таборщиц и восстановили справедливость в разделении посуды. Посмеялись и обязали их решать споры мирным путём. На этом инцидент был исчерпан. В первый год было запланировано заниматься геологической съёмкой западных склонов Байкальского хребта. На этом участке широкие, выпаханные ледниками долины врезались до середины хребта. Склоны долин крутые, скалистые, изрезанные бороздами временных водотоков и ущельями-долинами боковых притоков. Водоразделы представляли собой острые гребни с возвышавшимися пиками. В вершинах боковых ручьёв были выпаханные ледниками кары - полукруглые выемки в водоразделах, окружённые скалистыми обрывистыми стенками. Около них располагались снежники. Некоторые из них не успевали растаять за лето. В днищах каров были озёра с кристально чистой водой. Особенно живописной была вершина ручья, впадавшего в Верхний Ярал у табора, где соединялись три кара, образуя, так называемый цирк. Из озёр в днищах этих каров вытекали ручьи, образуя мелкие водопады в скалистых ложах. Ниже были ещё две выпаханные площадки с озёрами, разделённые скальными уступами. Так как начальник с нами не поехал, то мы остались без руководства. Мы с Андреем Хайдуровым в одной должности. Кто-то из нас должен принять руководство на себя. - Я заниматься этим не буду, - сразу заявил Андрей, - бери эти обязанности на себя. Я добросовестно буду ходить в маршруты, приносить достоверный материал, а ты руководи: распределяй маршруты, рисуй геологическую карту, определяй объекты для работы горного отряда и т. д. Мне хотелось самостоятельно заниматься геологией, и потому я согласился. Я в какой-то степени даже благодарен начальнику. Благодаря его «синуситу», я за лето набрался опыта самостоятельных геологических исследований, что помогло мне в дальнейшем. Рисование геологических карт, когда маршрут за маршрутом нарождается геологическая карта, стало моим самым любимым занятием. Третим маршрутчиком был студент Коля Галимов. Мы имели геологическую карту масштаба 1:200 000 и должны были её уточнять. Но первые же маршруты показали, что она во многом неверна. На ней были нарисованы гранитные массивы с вертикальными контактами. А мы выяснили, что граниты слагают только верхние части водоразделов в виде «блина». Ниже располагается горизонтальный пласт песчаников около 100 метров толщиной. Под ними залегают вулканиты. Границы разных пород были хорошо видны на местности и на аэрофотоснимках. Нижней границей тела гранитов служит надвиг. То есть граниты образовались не здесь, а надвинуты с востока минимум на 10 километров. Геологическая карта, которую я стал рисовать по результатам маршрутов, сразу приняла другой вид. В гранитах мы обнаружили пегматитовые жилы с бериллом и пустотами с мелкими кристаллами горного хрусталя. Горный отряд стал их вскрывать и опробовать. От каждой встреченной разновидности пород надо было отбирать образцы, подтверждающие правильность рисовки карты, и пробы из находок полезных ископаемых. Для этого и был предназначен геологический молоток определённой формы, весом 600-800 грамм. Он делался из стали, которая не крошилась бы и не сминалась при ударах по камням. Но я ходил в маршруты с кувалдой весом два килограмма. Ею хорошо расколачивать глыбы. Образцы должны иметь «свежие» сколы, где была бы чётко видна фактура породы. То есть не иметь корочек выветривания. После того, как отколешь кусок камня, надо отбить лишний вес, острые углы и корочки выветривания. Обычно в левой руке держишь камень, а правой доводишь его до нужного вида. В одном из первых маршрутов при обработке образца я промазал и с размаха ударил по большому пальцу. Ноготь сразу стал тёмно-синим. Минут десять после этого я «плясал» от невыносимой боли! Когда боль немного стихла, я остановился. Но при малейшем движении любой части тела, палец как будто протыкали иглой. Надо было возвращаться на табор, прыгая с камня на камень. После каждого прыжка я невольно вскрикивал от боли, стоял несколько минут, пока боль немного стихнет, и прыгал далее. За несколько часов мы добрались до табора. Две ночи я практически не спал. Каждое движение во сне отзывалось в пальце острой болью, и я невольно просыпался. В маршруты эти дни я, конечно, не ходил. Постепенно боль уменьшилась, и на третий день я пошёл в маршрут, всячески избегая резких движений. Но разве это было возможно? Не считая слезшего ногтя, всё обошлось благополучно. В другом случае мы спускались по уступам со скалистого обрыва. Вдруг подо мной оборвался камень и я заскользил вниз по скале. Инстинктивно я стал цепляться за скалу с таким «рвением», что сломал на левой руке три ногтя почти до их середины. Обильно потекла кровь. На счастье, соскользнув метра полтора, я уперся ногами в уступ. Это и спасло меня от дальнейшего падения. Вначале я даже не почувствовал боли, но потом она дала мне знать. На такие случаи у меня была глазная тетрациклиновая мазь. Я её выдавливал прямо на рану. Она успокаивала боль, обеззараживала рану и способствовала быстрому заживлению. Затем заматывал бинтом рану и несколько дней её не снимал. Обычно после 3-4 дней рана затягивалась и можно было ходить без повязки. Вернулся я на табор со сломанными ногтями и перевязанной окровавленной рукой. На другой день, перевязав пальцы, я снова пошёл в маршрут. Лето ведь короткое, а план большой. Когда мы втроём заканчивали геологическую съёмку бассейна Верхнего Ярала, прибыл с караваном лошадей начальник. Мы ему доложили свои достижения, показали нарисованную геологическую карту заснятого участка. Он сходил в один короткий маршрут, убедился, что мы правы, сказал, чтобы мы переезжали в долину р.Ярал, и отправился снова на базу лечить «синусит». Стало понятно, что он симулирует и просто не хочет утруждать себя маршрутами. Но мы болели за своё дело, решили, что надо работать дальше и отправились в долину Ярала. Решили начать работы с верхнего течения реки. В этих местах из деревьев росли только редкие чахлые пихты и лиственницы. Склоны были покрыты каменными россыпями, которые чередовались со скалами. Небольшие участки были покрыты малорослыми стлаником и карликовой берёзкой. В маршрутах вся вершина долины была, как на ладони. Однажды в маршруте я увидел вдалеке сохатого. Вот, думаю, добыть бы его, а то тушёнка осточертела, да и вообще продуктов в обрез. Начал покрадываться, мой спутник за мной. Подошли метров на четыреста, а дальше открытое пространство. Если дальше двигаться, сохатый нас услышит. Решил стрелять. Залёг за камень, прицелился, выстрелил и попал в ногу. С нами была собачёнка-дворняга. В это время она учуяла сохатого и бросилась к нему. Не добежав метров 20, собака остановилась и стала лаять. Сохатый уставился на неё и стоит не двигаясь. Пока он отвлёкся, я зашёл сбоку, подкрался метров на пятьдесят, прицелился, выстрелил по лопаткам. Сохатый сразу упал замертво. Надо разделывать, а у нас только перочинный ножик. Подошла пара промывальщиков, возвращавшихся на табор, но тоже без солидного ножа. Я отправил рабочего на табор за подмогой. Благо, он был примерно в километре. Пришёл Андрей с ребятами. Образовалась группа из 8 человек. Уже стало темнеть. Только мы приступили к разделке, как из-за хребта вывалила чёрная туча и закрыла всё небо. Пошёл проливной дождь. Стало так темно, что мы еле различали друг друга. Делать нечего, надо возвращаться на табор, а за мясом приходить завтра. Но дороги совершенно не видно. Тогда мы построились цепочкой. Каждый ухватился за одежду впереди стоящего человека и буквально на ощупь поползли на табор. Андрей впереди, а я замыкающим, слежу, чтобы не потерять друг друга. Этот километр мы ползли больше часа. Утром нас разбудило Солнце. Мы быстро собрались, разделали сохатого, вернулись на табор с мясом и устроили пиршество. Молодёжь проинструктировали, что свежее дикое мясо надо есть помаленьку и ни в коем случае не запивать холодной водой, а то длительный понос будет обеспечен. По пути посмотрели вчерашний ночной путь. Он прошёл по самым неудобным местам: по густым зарослям стланика, хотя рядом было голое пространство, через крупноглыбовые каменные завалы, а в первых метрах была мелкообломочная россыпь. В таких случаях это обычное дело, ведь ничего не видно. Каждый день стали есть мяса досыта. Вместо осточертевшей банки тушёнки (вес нетто 337 граммов) стали брать в маршрут по доброму куску мяса. Здесь, по моему, будут к месту слова из самобытной геологической песни на известный мотив. «Мы парни бравые, бравые, бравые. Нам надо мясо, масло с разными приправами. Тогда прорвёмся мы везде, тогда пробьёмся мы везде, И больше пользы принесём своей стране!» Отработав вершину р.Ярал, мы переехали ближе к выходу её из хребта. Я уже отмечал, что долина хорошо просматривалась, и никто не видел в маршрутах медведя. А он, оказывается, ходил здесь же, наблюдая за нами. На другой день я проходил через брошенный табор и увидел на бывших нарах «в знак презрения к нам» огромную медвежью кучу. В один из дней разразилась сухая гроза, и от молнии на правом склоне долины загорелся стланик. При выходе из гольцов склоны Ярала были неравномерно покрыты стлаником. К ночи огонь распространился по всему склону. Ночью красиво было смотреть, как весь склон был в огнях. Так как стланик рос неравномерно, то создавалось впечатление множества костров! Как будто огромная армия стала здесь бивуаком! Огонь распространялся сначала медленно по упавшей хвое и другого растительного мусора. Как бы подкрадывался. Достигал густой кучи высокого стланика. И вдруг высокое пламя взвивалось вверх! В это время к огню ближе, чем на 20-30 метров подойти было невозможно. Затем огонь постепенно ослабевал и полз к новой куче стланика. Утром огонь был не так заметен, но видно было, что он постепенно распространялся по склону к равнине, где была тайга. И тогда сгорел бы большой её участок. Этого нельзя было допустить! Решили остановить его продвижение. Выбрали борозду временного водотока, где не было стланика. Вырубили по её краям стланик и дождались, когда огонь на этой расселине остановится. Со знанием выполненного долга отправились на табор, а двух ребят оставили следить, чтобы огонь не перевалил через расселину. Через час они бегут с «квадратными» глазами и кричат, что огонь прокрался через неё. Оказывается, они заигрались и не заметили, как огонь по мусору между камней пробрался на другую сторону расселины и пошёл гулять на просторе. Бросились мы к следующей расселине, сделали минерализованную полосу и поставили бдительный дозор. К вечеру пожар прекратился, оставив после себя обгорелые остатки кустов. Следующий мой маршрут был по свежей гари, что бывало и в последующем. Ещё кое-где дымились корни и головёшки. Гнетущее впечатление! Мёртвое царство! Как будто идёшь по другой планете! Обычно в маршруте то пробежит мышка, то пискнет пищуха, свистнет бурундук, метнётся белка или горностай, щебечут птички, порхают бабочки, ползает всякая насекомая «нечисть», над головой вьётся толпа комаров и мошки, ветерок шелестит листьями и ветками. А тут нет ничего живого! И абсолютная тишина! Каждый шаг поднимает тучу пепла, который проникает во все поры в одежде. Каждый обгорелый куст стремится оставить на одежде чёрную метку. Приходишь на табор, как трубочист после работы. Кусты стланика обычно сгорают не до конца. остаются только, как растопыренные пальцы, набольшие чёрные палки. Концы их заострены, как пики. Не дай бог запнуться и упасть на них! Геологическая съёмка в долине р.Ярал показала, что с многокилометровыми надвигами мы ошиблись. Оказалось, что граниты слагали так называемую пластовую интрузию, когда магма внедрялась на глубине по ослабленной плоскости. А надвиги существуют, но перемещения по ним незначительные, лишь так называемые срывы по контактам пород с разными физико-механическими свойствами. Я был доволен, что разобрался в этой сложной геологической ситуации. Дальнейший путь наш лежал через базу в долину р.Нижней Ирели. Рассказали начальнику о новых геологических данных. - Я уже доложил в экспедицию, что мы («мы пахали») выявили крупные надвиги, так что рисовать карту надо с этих позиций, - заявил он. Но я на карте оставил свой вариант. По долине Нижней Ирели мы зашли как можно глубже в горы. Далее долина была завалена непроходимыми для лошадей глыбами. Для того, чтобы заснять вершину Нижней Ирели пришлось идти в многодневные маршруты. Один из моих маршрутов на левобережье р.Нижней Ирели пролегал через вершину около 2000 метров, возвышавшуюся прямо над табором. Меня сопровождал Толя с радиометром. Он был физически крепким, и спокойным человеком, никогда не ругался и все тяжести маршрутов переносил молча. Был конец августа, дни уже стали короткие, а я на подъёме задержался (как мы говорили: «заколотился»), пытаясь разобраться во встреченных геологических «новостях». Достигли мы вершины уже в сумерках. Вскоре настала безлунная ночь. Спускаться пришлось в темноте по скалистым уступам, заросшим густым стлаником. Внизу была видна светящаяся точка - костёр на таборе, который нас приветливо манил к себе. Подойдя к очередному обрыву, мы кидали камешки, чтобы определить его высоту. Если обрыв был невысоким, то мы, цепляясь за стланик, спускались на следующий уступ, постоянно рискуя оборваться и полететь в неизвестность. Если нам казался обрыв высоким, то мы «шарашились» по горизонтали, ища возможный спуск. С каждым уступом светящаяся точка костра становилась ярче, воодушевляя нас на дальнейший путь. Для охраны от медведей Толя постоянно носил на поясе длинный кинжал, сделав к нему свинцовые ножны. Тяжесть приличная. Я выбирал путь, а он молча пробирался за мной. Вдруг слышу сзади от Толи первый раз за всё лето отборный громкий мат! Я понял, что с ним случилось что-то экстраординарное и ринулся ему на помощь. Оказалось, что он повис вниз головой в стланике, шнур от радиометра и кинжал перекрутились, запутались в кустах и Толя не может двигаться. С моей помощью он освободился от пут, и мы продолжили путь. Этот спуск занял у нас почти 5 часов. В первом часу ночи, наконец, спустились в долину и устремились на табор. Наши товарищи не ложились спать, ждали нас, поддерживая костёр. Такое у нас было правило.
Приближалась осень. Уже выпадал первый снег, «посеребрив вершины». Работа наша подходила к концу. Осталось заснять бассейн крупного левого притока Нижней Ирели. При выходе в долину реки ручей образовал двадцатиметровый водопад с огромным уловом. Но по склону была довольно сносная тропа, которая вела вверх по ручью. С трудом мы смогли пройти туда с лошадьми. Был один из последних маршрутов в вершине ручья. На равнине близко горела тайга. Дым с равнины волнами переваливал через водораздел и заполнял всё вокруг. Вдруг из этого дыма посыпал густой снег. Оказалось, снежная туча смешалась с дымом. Когда мы вернулись на табор, толщина снега уже достигала 10 сантиметров. Остался один маршрут вдоль склона. Утром облачность накрыла горы, шёл небольшой снег. Мы с Толей надели телогрейки, шапки и пошли в этот маршрут. Облачность опустилась, и мы продвигались вдоль скалистого склона в тумане, где видимость была не более 10 метров. Вдруг из тумана послышался гогот гусей и стая, как приведение, вылетела на нас в 10-15 метрах. Даже почувствовали ветер от их крыльев. Завидев нас, они круто развернулись и исчезли в тумане. По-видимому, гуси летели на юг вдоль гор, но в тумане сбились с пути и повернули вдоль склона в долину Нижней Ирели. Как только они выбрались из неё? Стали ждать лошадей, чтобы выбираться на базу. В течение нескольких суток по ночам шёл снег, а днём было ясно, и снег внизу таял. Каждое утро граница снега опускалась по склонам всё ниже. Нас было 10 человек. Еды оставалось мало. Утром каша перловая, в обед щи из банки, вечером вермишель и каждый раз по одной банке тушёнки. Хлеб выдавался по норме, большей, чем в осаждённом Ленинграде, но недостаточной, чтобы было досыта. Андрей Хайдуров увлекался киносъёмкой. У него был киноаппарат, и вот он решил разыграть и заснять утро на таборе, кто как встаёт. Первой поднимается таборщица. Она первым делом, как и все последующие, смотрит на небо, определяя состояние погоды. Разводит костёр. Далее начинают подниматься сотрудники партии. Первый по пояс голый бодро выскакивает из палатки, делает зарядку и по пояс умывается в ручье. Второй тоже быстро выбирается из палатки, идёт сразу к ручью, моет лицо и шею. Затем, лениво потягиваясь показывается следующий персонаж. Он, еле двигаясь, плетётся к ручью, промывает двумя пальцами холодной водой глаза и устремляется к костру. Наконец последнего в спальнике выносят из палатки, несут к ручью, там его вытрясают из спальника и он, не умываясь, плетётся к костру. На четвёртый день снег лёг и на табор, а к вечеру пришёл караван лошадей во главе с начальником. На утро, пока собирались, наступил полдень. Пообедали и тронулись в путь. Конюхи пустили лошадей идти самим, посчитали, что дорога одна и лошади сами найдут путь. Но при спуске в долину две лошади устремились по тропе вверх по долине. Пока их догоняли и возвращались, настала ночь. Андрей с двумя ребятами ушёл вперёд, развели на бугорке костёр и стали ждать нас. Чтобы идти в темноте, мы надрали бересты, сделали факела и двинулись вперёд. - Развели мы костёр, сидим вокруг, ждём вас, - рассказывал Андрей, - уже слышим шум каравана, видим пылающие факелы. Вдруг по тропе вылетает прыжками медведь. Скатился с бугра прямо к костру, сел на задницу и ошалело уставился на нас, затем кинулся в сторону и исчез. Мы успели только разинуть рты. По-видимому, медведь уже устроился на зимовку. А тут такой шум, огонь. Пришлось ему бежать. Скорее всего, он в старую берлогу не ляжет, новую уже не сделает, останется шатуном и погибнет. Через некоторое время из-за хребта вывалилась полная луна, и стало видно, как днём. Потушили факелы, и тронулся дальше. Мы с Андреем и карабинами на всякий случай пошли последними. Вдруг медведь одумается и захочет отомстить за беспокойство. Перед нами шёл умный старый конь, который не раз уже бывал в экспедициях. Звали его Председатель. Он шёл медленно и часто ложился отдохнуть. Мы сочувствовали, как ему тяжело. Все ушли вперёд, а мы с этим конём плетёмся позади. Запомнилась восхитительная обстановка: полная луна, хоть газеты читай, кругом березняк, земля, покрытая ковром белого-белого снега и мы с Председателем впереди. Он очень устал, да и три дня уже не ел. Пройдёт метров 200 и ложится. Мы стоим около него, даём ему минут 5 отдохнуть. Жалко его, но надо идти на базу, как нам, так и ему. - Пора, Председатель, поднимайся, надо идти, - наконец тихо говорим ему. Он, кряхтя, поднимался, шёл, покачиваясь, еще метров двести и снова ложился. Так с остановками в середине ночи мы последними пришли на базу. На базе в зимовье расположился начальник с семьёй. С ними жила и Тося лаборантка. Гена Косовичёв поставил себе палатку с печкой и нарами, а все остальные расположились в десятиместной палатке. В центре поставили печку из железной бочки, а по периферии - нары. Устроились и решили отпраздновать окончание полевых работ. Выпили, попели! Участвовал и Финоген. После третей порции, он притащил бочку солёной рыбы. - Ешьте, ребята, сколько хотите. У меня её ещё много! Утром протрезвел, пришёл, молча забрал бочку и снова спрятал.
При проектировании полевых работ предполагалось проводить большой объём горных работ с применением взрывчатых веществ (ВВ). Для этого завезли тонну аммонита. Но достойного объекта не было обнаружено. Поэтому горняков в конце августа уволили, а около 800кг ВВ осталось. Что с ней делать? Вывозить её и сдавать соответствующим организациям - большие затраты средств и времени. Из экспедиции пришёл приказ: «Ликвидировать на месте». Начали мы проводить различные эксперименты, определять сколько надо ВВ, чтобы расколоть тот или иной камень, срезать дерево различной толщины и т. п. Но видим, что так нам много времени надо для его ликвидации. Решили уничтожить его разом. К востоку от базы было голое заболоченное пространство шириной около одного километра. Чтобы наблюдать за результатом, мы завезли взрывчатку (около 600кг) за это болото и расположились за деревьями. Раздался оглушительный взрыв, поднялся большой столб болотной грязи, а на базе вылетели все стёкла в окошках, обращённых в сторону взрыва. Такой силы взрыв я видел один раз в жизни, хотя взрывчатку использовали неоднократно! В первых числах октября все горы покрыло снегом, мы завершили камеральную обработку полевых материалов, всё упаковали и заказали вертолёт. Вертолётная площадка была в километре от базы на болоте. Для посадки вертолёта был сделан настил из брёвен. Туда мы перетащили всё имущество. Оставили лишь минимум для проживания. Погода установилась ясная. Ночами был мороз, а днём светило солнце. Почти все южные склоны гор очистились от снега. Хоть снова ходи в маршруты. Озеро на половину покрыло льдом. А вертолёт не летит. Так продолжалось до начала ноября. Полное безделье. Развлекались тем, что играли в «хоккей» на краю озера. Из питания остались только мука, тушёнка и солянка, такая кислая, что «глаза на лоб лезли». Тося лаборантка стряпала хлеб. Три раза в день была солянка с тушёнкой, разогретые на сковородке. Две ложки съешь, больше не лезет! Остальное дополняли чаем с хлебом. Пытались ловить рыбу. Но Финоген так всё озеро выцедил, что за ночь в сеть попадалось и то не всегда лишь по одному хариусу, редко ленку. Наконец 2 ноября прилетел вертолёт МИ-1. Первую очередь уступили мне. У меня разболелся зуб, раздуло щеку, как барабан. Кроме того, в экспедиции мне обещали выделить квартиру. До этого мы семьёй скитались по квартирам. Получить квартиру была большая проблема! В экспедиции из-за них были большие баталии! Бывшие друзья часто становились врагами на всю жизнь! Вдруг без меня всё перерешат! Перефразируя классика: «в экспедиции работал хороший народ, его только портил квартирный вопрос». Я этот месяц ожидания вертолёта извёлся! Вылетел я в Казачинск. А на другой день началась непогода. До Иркутска раз в день летал самолёт АН-2, который брал 10-12 человек. Пришёл в кассу, а там на очереди около 50 человек! Что делать? Я пошёл в больницу к стоматологу. Там врачом была девчонка, только что окончила Иркутский мединститут. Я рассказал о своём положении с квартирой, упирая на то, что жена у меня тоже молодой врач, только что окончившая тот же институт. Уговорил её, и она выписала мне направление в челюстно-лицевую клинику в Иркутск на срочную операцию. - А теперь, - говорю - вырвите мне этот больной зуб! Что она и сделала. С этой справкой я попал в первый ряд очередников. Зуб прошёл, опухоль спала, а самолёт из-за погоды не летит. Я хожу с перевязанной щекой изображаю из себя сильно больного. Наконец, 5 ноября прилетел самолёт и я первым же рейсом вылетел в Иркутск. Чтобы не увидели летевшие со мной жители Казачинска, я снял надоевшую мне повязку только, когда сел в такси. Мы жили на квартире в конце предместья Радищево. Я приехал к дому, никого нет. Заглянул в «нашу» комнату, а она пустая. Я опять на такси и поехал к друзьям Шиверским. К счастью у них оказалась дома мама. Она сказала, что дали квартиру и нам и им, но где, она не знает. Скоро должен за ней приехать Юра. Через некоторое время он появился и мы поехали на улицу Чайковского, где нам и им дали квартиру. Радость встречи, совпала с радостью обретения своего жилья! 1962.
|